Песочные часы(Повесть)
Шрифт:
— Говорят, я прибавил три кило, но я им не верю. Разве нынче хоть одни весы показывают правильный вес?
— А ты верь, хрыч, не то схватишь по шее.
Затем Вагулис проводил своих приятелей в ординаторскую. Там они застали Берсона. Берсон и Вагулис поздоровались за руку, так и не разобрав в этом рукопожатии, чья же рука сильней.
— Меня-то вы знаете, — сказал Вагулис. — А вот этот — мой двоюродный брат, тоже Вагулис и тоже плотогон. Любое бревно за конец подымет, — представил Вагулис застенчиво улыбавшегося мужчину такого же роста, как и он сам. —
Коренастый, с живыми прищуренными глазами, Гребзде с достоинством поклонился и по-петушиному вздернул голову.
— Думаю, и этот подойдет, — закончил Вагулис церемонию представления.
— Я тоже так думаю, — согласился Берсон. — Однако без анализов не обойтись. Сестра Гарша отведет вас. А потом уж я осмотрю.
Сопровождаемые Гаршей, они явились в лабораторию — царство стекла и таинственных химических запахов. Вагулис, желая показать друзьям свою медицинскую осведомленность, спросил у пожилой лаборантки:
— Кровь из пальца, или как?
Лаборантка взглянула на принесенное Гаршей предписание.
— На этот раз — из вены.
Вагулис понимающе закатал рукав повыше и перехватил рукой бицепс так, что на сгибе мгновенно вздулись синие, толщиной в карандаш, вены.
— Сегодня крови надо побольше, верно?
Потом заметил в углу еще одну лаборантку и шепнул товарищам:
— Это жена Эгле.
Герта в этот момент прижала к пальцу комочек ваты, потому что у нее самой только что взяли кровь на анализ. По внешнему виду пришедших она сразу поняла, что это не больные из санатория, и вопросительно взглянула на Гаршу.
— Они согласны дать доктору Эгле костный мозг, — подойдя к Герте, негромко сказала Гарша, чтобы плотовщики не расслышали.
Герта привстала. На ее чистом лице и в голубых глазах промелькнуло холодное выражение.
— Я дам свой.
— Одного твоего не хватит, а от моего он отказался.
Лаборантка усадила плотовщиков на табуреты и смоченной в эфире ваткой принялась оттирать им пальцы. Плотовщики принюхивались к непривычному запаху. Когда кровь у всех троих была взята, лаборантка проводила их к Берсону.
Гарша тоже направилась к выходу, но у порога ее остановил голос Герты:
— Я знаю, что от твоего он отказался. Я желаю, чтобы в нем была моя кровь. Я спасу его. — Герта сделала особое ударение на «я». — Всю жизнь мы с ним вместе.
Гарша покачала головой.
— Как же ты не заметила, что он болен?
Герта гордо выпрямилась. Ростом она была не выше Гарши, но смотрела на нее теперь свысока.
— А почему я не интересуюсь, каким образом это заметила ты?
— Ты не можешь мне запретить видеть.
Герта вернулась к своему рабочему месту.
— Было бы куда лучше, если бы ты работала в другом месте.
— Тогда твой муж не заболел бы? — спросила Гарша, но Герта не ответила ей.
Выходя из лаборатории, Гарша глядела себе под ноги — никто не должен был заметить ее слез, все должны знать — медсестра Гарша
Известно, что смерть посещает больницы чаще, нежели другие места. И даже когда человек направляется туда для пустяковой косметической операции, скажем, удалить подкожный жировик на лбу, то и в этом случае, перешагивая порог больницы, он зачастую испытывает волнение. Умом он понимает, что никакого риска нет, но в памяти всплывают истории о несчастных случаях; как бы совершенны ни были расчеты медиков, человек пока еще не поддается ни точному вычислению, ни разборке и сборке.
В больницу Эгле отправился налегке. Из дому он взял с собой только портфель с книгами. Портфель с книгами — это целое общество. На прощанье Эгле обошел клумбу с распустившимися уже флоксами.
Дорожку от дома до калитки обступили тучные георгины с цветами всех оттенков.
Машину вела Герта. За мостом через Дзелве начинались поля. На ржаном снопе сидел ястреб и высматривал в стерне мышь.
В Риге больничное начальство, в порядке исключения, выделило Герте и Эгле отдельную палату на двоих.
Палата была обычной унылой палатой, каких еще много в латвийских больницах. Сероватые стены, две белые кровати, две белые тумбочки, два белых стула и один белый шкаф. И силуэты причудливых лесов и диковинных зверей, возникающие в фантазии больного, когда он бессонными ночами глядит на отбрасываемую ночником тень на стене.
Эгле устало присел на койку, пока Герта разбирала чемодан, укладывала в шкаф белье. На тумбочку она поставила синюю стеклянную вазу.
— Опять новый дом. Вот мы и путешествуем вместе, — грустно сказала она.
Они словно были в гостинице чужеземного порта и ожидали пароходного гудка. Только не знали на этот раз, в какую гавань он позовет. Возможно, предстоящее путешествие будет опасным, но откладывать его нельзя.
Палату освещал только ночник у кровати Эгле. В углу комнаты, возле умывальника, Герта в ночной сорочке мазала на ночь лицо кремом. Завершив эту процедуру, она подошла к мужу и поправила одеяло. Эгле взял Герту за руку, и она присела к нему на кровать. Как же она еще молода! Такими бывают блондинки, когда они после сорока чуточку пышнеют. Сорочка облегала грудь и от нее уже отвесно падала на колени. Да… разные случались в жизни ночи, не только такие, как эта в больнице. Эгле не мог сказать, что его сведения о любви почерпнуты только из книг.
— Когда-то я даже не знал тебя. Было время, когда я не смел тебя даже поцеловать, а теперь ты сидишь тут.
— И опять мы вдвоем… — Герта встала и дала мужу таблетки. — Тебе надо как следует выспаться.
Она сидела подле него, пока он не уснул.
Наконец бесчисленные анализы сделаны. Профессор Дубнов приготовил растворы для обработки костного мозга. Берсон помогал хирургу отделения подготовить все для быстрых и следующих одна за другой операций. Предстояло открыть доступ к берцовым костям Вагулиса и Гребзде и к ребрам Герты.