Песочные часы(Повесть)
Шрифт:
— Плакать могут все, у кого есть слезы, — возразил Мурашка.
Потом они долго молчали, глядя куда-то вдаль, сквозь кусты сирени за оградой. Рядом, в цветочном киоске, седая старушка расставляла в вазе гвоздики и вывешивала миртовые венки. Она с надеждой поглядела на стоявших неподалеку мужчину и женщину, но те не обращали внимания на ее товар. Они смотрели за больничную ограду и не проявляли намерения купить цветы или венок.
Подъехал еще один троллейбус, и из него выскочила улыбающаяся Крузе
— Пойдемте, передадим цветы, пусть знают, что мы были!
— Послать цветы… это мы всегда успеем, — задумчиво отозвалась Гарша.
Из калитки вышла Кристина Эгле с Янелисом. Кристина ничего не сказала, только широко улыбнулась. Янелис с разбегу подпрыгнул, сорвал с липы пучок листьев. Просто так — ему хотелось прыгать.
Гарша взяла Янелиса за локоть и с волнением заглянула ему в глаза.
— Берсон велел передать, что все идет благополучно. Завтра можно навестить, — сказал юноша и побежал к троллейбусу.
Гарша и Мурашка улыбнулись друг другу, а Крузе быстро пошла в проходную передать цветы.
Герта полулежала на подушках. Одна рука у нее была на перевязи, чтобы перерезанные мышцы спины не испытывали нагрузки. Руки Эгле лежали поверх одеяла. Грудь перебинтована. В палату изредка наведывалась няня, подавала питье, смотрела, не залетела ли в палату муха — Герта сама даже мухи отогнать не могла. Потом Герта попросила няню причесать ее и показать зеркало. А еще позже няня принесла розы.
Эгле разделил букет пополам.
— Отнесите цветы тем здоровякам. Скажите, мол, из санатория; они и в самом деле из санаторского сада.
После операции трое плотовщиков лежали в постели без движения. Когда санитарка принесла розы, Вагулис быстро сунул под подушку порожнюю бутылочку, которую они ухитрились припрятать даже в операционной и доставить назад в палату.
— Это вам из санатория, — подала цветы Вагулису санитарка и вышла из палаты.
— А куда же мы их поставим? Единственная пустая посуда — вот эта. — И Вагулис извлек из-под подушки порожнюю четвертинку.
— Сейчас будет, — стрельнул глазами Гребзде и нажал кнопку звонка. Вошла няня.
Гребзде приподнялся на локте.
— Вы очень красивая девушка, — ухмыляясь, сказал Гребзде.
— Не отрывайте меня от дела попусту. — Няня повернулась к двери.
— И симпатичная, — не смутился Гребзде.
— Что вам нужно?
— Ваза, — показал на цветы Вагулис.
— Так бы сразу и сказали без лишних разговоров.
Гребзде взбил хохолок.
— А вам будто и поговорить неохота!
Няня была еще молода, кругла и румяна и не знала, дозволяет ли инструкция сердиться на больных сразу после операции. На всякий случай она ограничилась тем, что покраснела и вышла из палаты.
Затем Вагулис
— Теперь поправится, — рассуждал вслух Гребзде. — У меня кровь крепкая. Раз меня укусила змея, так верите? — она сдохла, а мне хоть бы хны.
— Ты змею пристукнул, — напомнил брат Вагулиса.
— Так что, разве она не сдохла?
— Да, — протянул Вагулис, — ни за что не понять мне, отчего человек такая бестолковая тварь. Чтобы жить одному доктору Эгле, надо всего литров пять-шесть крови, а на войне льют и льют ее почем зря прямо на землю. Пролили целую реку, лес можно сплавлять.
— Нет, трупы, — мрачно возразил Гребзде. — А почему так? Ведь не в старину живем, когда люди были необразованные. Неужто человек так никогда и не поумнеет?
— Что до меня, так я кровь проливать не стану, — сказал Вагулис.
— Я тоже.
— И я. Ну вот, хоть три человека на земле дошли своим умом до этой премудрости, — заключил Гребзде. — Когда няня принесет вазу, я скажу ей, что не женат. Может, объявится еще и четвертый умник?
Когда сестра вышла из палаты и на тумбочке тихо затеплился ночник, Эгле вынул из вазы цветок и кинул Герте. Ему хотелось быть добрым, добрым ко всем, и он сожалел, что иногда бывал суров. Сегодня он узнал, как добры к нему люди.
— Впредь мы будем больше разговаривать друг с другом, — сказал Эгле. — Человек может страдать из-за того, что не все высказал. И если один… уходит, и во всем есть ясность, не осталось недомолвок, то второму легче…
— Никто не уйдет! — перебила его Герта.
— Да, да. Я же знаю, что сегодня мы и живы и здоровы. По сути дела, человек бессмертен. Я думал над этим. Он — часть великой Жизни…
— Что-то очень уж мудрено. Лучше полежим, помечтаем. Представим, что сейчас поделывает наш мальчик.
— Вот-вот! Янелис — прямейшее доказательство нашего с тобой бессмертия.
— Интересно, он тоже думает о нас? — гадала Герта.
— Нет, его задача думать дальше, так сказать, с упреждением на одно поколение, — улыбнулся Эгле. — Он думает о своей девушке. И тут, к сожалению, нам возразить нечего.
— Но мы же его родители!
— А разве мы, в свое время, спрашивали у кого-нибудь разрешения на любовь?
— Да-a. Я уже начинаю забывать об этом. Это признак старости, — вздохнула Герта и потянулась за зеркальцем.