Песочные часы(Повесть)
Шрифт:
— Мне разрешили ездить вместе с ребятами на рытье траншей. Подсобным рабочим, — сказал Янелис, и Эгле даже показалось, что у сына в голосе пропала хрипотца переходного возраста, теперь это уже голос мужчины. — Я на неделю буду уезжать и возвращаться по субботам. Теперь мне можно уезжать, раз ты дома.
Эгле понимал, что за этими словами кроется многое. Кроется то, что Янелис волновался за него, что из-за этого он поступил на работу сразу после школы, что ждал его и тревожился…
— Ну, что ж, давай дуй. Пока что забирай велосипед. Хоть это и не модно, мотороллер модней, но все же быстрее, чем на своих двоих.
В гостиной на камине
Да, он будет отдыхать. Герта за всем приглядит, все устроит — ведь на работу она не будет ходить, пока полностью не срастутся мышцы и пока она не сможет поднять левую руку над головой и достать правое ухо, так ей сказал хирург.
По утрам шезлонг ставили на балкон рядом с олеандром в кадушке — за лето он тоже окреп, посвежел и, выпустив розовые бутоны, готовился зацвести. Тут же под рукой ставили столик с книгами, бумагой, вишнями, таблетками. Эгле с утра садился в шезлонг, закутывал ноги одеялом и к полудню засыпал. Проснувшись, читал, любовался далекими полями и только после полдника возвращался в спальню. Никогда он не представлял себе, что возможно жить в таком небольшом пространстве. Оказалось возможно. Разумеется, при одном условии: если есть возможность думать. Думать он мог.
И в действительности, мир здесь был не так уж мал. Позади, за подушками, находилась красная кирпичная стена. Ее не видно, но известно, что она там есть. Известно, что между кирпичами имеются швы известкового раствора, прямые и одинаковые, как клетки в тетради. Стена выведена вверху треугольником, и там, на острие конька, установлена телевизионная антенна. Раньше над домами торчали флагштоки, нынче — телевизионные антенны. Мы желаем знать, что происходит на белом свете. Нам не безразлично, что творится на других континентах.
А перед глазами простирался целый мир! Перила балкона не сплошные — несколько железных прутьев — и потому видно далеко. С обеих сторон балкон охраняется кронами двух яблонь, — там жужжат осы, буравя в яблоках дыры. За яблонями стоят темные ели, отгораживающие сад от поля. Ели — уютные деревья. Кажется, возьми, свяжи вместе нависшие ветви — и образуется надежный кров от непогоды. А не ютится ли в гуще этих ветвей, где так любят сидеть и лущить шишки белочки, некий лесной дух, какой-нибудь гномик ростом с белку? Да нет, не бывает никаких гномов. Наши дети читают очерки о том, как Гагарин облетел земной шар, но читают они и сказки про мальчика с пальчика. Человек одушевил природу. Он повсюду — и в муравье, что тащит сухую еловую иголку, и в иве, забредшей корнями в речку, — видит жизнь. Все полно ею. «Из неживых атомов зародилось чудо живого, — подумалось Эгле. — Сейчас я себя чувствую сносно. Десны не кровоточат, голова и суставы болят редко. Так что нет нужды углубляться в размышления о сущности жизни. — Эгле улыбнулся, съел сливу, сдавив пальцами скользкую косточку, выстрелил ею в сад. — Выходит, над серьезными вещами ты задумываешься, лишь когда тебе самому тяжело. Так оно и есть, — признался Эгле. — Любопытное занятие — глядеть на себя со стороны. Впрочем, не прав. Это величайшее искусство, и дается оно не легко».
Отсюда открывалась обширная панорама полей и лугов, начинавшихся сразу за садом. Ближе всего было убранное ржаное поле. Аист, манерно подымая ноги, расхаживал по жнивью и выискивал свою добычу, время
Собаки полаяли и разбежались. Олеандр обронил на одеяло листок. Лист почти как у ветлы, длинный и заостренный. Больше он уж не прирастет к ветке. Несколько месяцев тому назад этот листок еще таился в черноземе и окружающем воздухе — атомы углерода, азота, кислорода, железа и других элементов. Затем свершилось чудо — атомы образовали живой лист. Теперь же ветер сдует его с балкона на землю. Там он перегниет вместе с листьями яблонь и еловой хвоей. Снова будут атомы азота, углерода, железа и других элементов. «Я — не лист. Я думаю. У меня есть сын».
Эгле кольнуло в сердце, и он положил под язык таблетку валидола, ощутив во рту приятную свежесть мяты. Как сказал Декарт, человек — это мыслящая тростинка. Пожалуй, человеку надо бороться за то, чтобы стать мыслящим дубом.
Теперь по ржаной стерне разгуливали галки; при каждом шаге они кивали головами и подбирали осыпавшиеся зерна. Эгле положил на колени кусок картона, на него лист бумаги и начал писать.
Немного погодя явилась лаборантка. Очередной анализ. Потом пришел Берсон и стал рассказывать про дела в санатории. «Между прочим, — сказал он, — больные уже начали копать бассейн, предусмотренный новым проектом».
— А как со скульптурами? Мурашка — безбожный лодырь. Неужели он думает, что сам будет жить вечно. Ты съезди к нему и скажи только одно: у меня нет времени на долгое ожидание. Не потому, что я себя плохо чувствую, но просто, чтобы он не бездельничал.
— Лейкоцитов на сотню больше. — Берсон закурил и глядел вдаль, куда-то за речку.
«Берсон смотрит невидящим взором, стало быть, его внимание занято тем, чтобы изображать спокойствие», — отметил про себя Эгле.
— Ты мог бы приврать и побольше.
— Сегодня тот самый счастливый случай, когда не надо врать.
Выполняя просьбу Эгле, Берсон под вечер приехал в Ригу и постучался к Мурашке.
За дверью что-то произнесли, но, к счастью, Берсон не понял, что именно. А Мурашка сказал:
— Я убью всякого, кто посмеет мне мешать, — и лишь после этого, любезно улыбаясь, отворил.
Берсон вошел. Мурашка катал в руках ком глины, коим и намеревался убить пришельца.
В мастерской сидела молодая женщина с лоснящимися черными волосами, на вращающейся подставке лежал голубовато-серый ком глины, в нем уже угадывались черты модели.
Берсон обошел вокруг женщины и подставки с глиной, деликатно заметив:
— Очень жаль, что в глине не передать цвет ваших волос. — Затем обратился к Мурашке: —Я прибыл, так сказать, по поручению Эгле.
— Как его дела, поправится теперь?
— Надеемся. Говорят, вы обещали эскизы скульптур для нашего парка.
— Я много чего наобещал в своей жизни, в особенности женщинам. — Мурашка невинно улыбнулся. Глядя на его седые кудри, трудно было поверить, что женщины воспринимали всерьез его обещания. — Осенью эскизы будут готовы.