Песочный дом
Шрифт:
– Кому?
– Да хоть твоей мамаше, - ответил Сахан и ухмыльнулся.
Подходили люди, спрашивали, Сахан кому разворот давал, с кем разговаривал, а кому показывал белый хвост. Лерка пытался сообразить, по каким признакам оценивает Сахан покупателей, но ничего не понял. Люди были равно чужими, отталкивающими, с грубыми мешочными повадками - тертые были люди, лишенные всякой наивности, так пленившей его вчера.
– Пойдем отсюда, - взмолился Лерка.
У ворот их догнал старик, сшитый из мешковины, и
– Полторы, ребята. Полторы, и конец делу.
Старик больше не улыбался, глаза его вцепились в Лерку двумя черными зверьками.
– Вали, Ферапонт, - ответил Сахан и толкнул старика.
– Отдали бы, Сахан, - сказал Лерка.
– Полторы и так получишь, падлой быть. Даже больше, тысячу шестьсот. Сегодня же сделаю, я уж придумал, кому показать.
Лерка согласился, едва не бегом выбрался из ворот и облегченно отдышался.
– Эй, смотри-ка, - остановил его Сахан.
– Что?
– Да вон, свободный-то рынок.
Чуть поодаль тех сараев, мимо которых они подходили к рынку, били по рукам давешние мужики. Валенки теперь перекочевали к детине в кителе, а тушенку прижал к груди шаткий мужичок.
– Как же я сразу не понял, - сказал Лерка.
– Он голодный, этот маленький. Вот и отдал свои валенки. Проиграл я десятку, Сахан.
– Голодный!
– Сахан расхохотался.
– Ну, Лерка, удивил! Этот-то старикашка голодный? Да он зимой за валенки по десятку таких банок берет.
– Как так?
– Да так. Видно, на базе где-то служит. Ну и имеет. Теперь не сезон, а старичок дерганый, пьяница, до минуты жаден - вот за банку и отдал. Он уж где-то сговорился тушенку на бутылку сменять, только две урвать хотел. Я так сразу и смекнул. У бедного человека и валенки потертые, и менять он их не в сезон не станет. Голодный - дело другое, но опять же не на тушенку менять станет. Тушенку съешь в минуту, а вспоминать год будешь. Голодный на хлеб меняет.
Лерка покраснел. Досадовал он не на то, что десятку проспорил, а что не знает этой жизни собачьей и опять Сахану сосунком показался.
– А уполномоченный куда смотрит?
– спросил он в сердцах.
– Куда смотрит, не скажу. А что зимой он валенки носит - это факт.
– Послушай!
– осенило вдруг Лерку.
– Может, мы с горжеткой нашей не в сезон? Лето ведь.
– Горжетка - не валенки. На нее зареза нет, а значит, и сезона тоже. Ладно. Сделай ручкой дяде Ферапонту и аида. Мне еще с твоей шкурой зайти кое-куда надо.
– И как это ты все наперед знаешь?
– спросил Лерка.
– Ерунда. Никто ничего наперед не знает. А знали бы - со страха подохли.
# # #
Отделавшись от Лерки, Сахан занес песца в домоуправление, но Пиводелова не застал и решил наведаться к нему в тихую квартирку на Беговой. Колю-электрика он оставил про запас, на случай, да и сомневался в нем -
День входил в силу, припекало. Сахан расстегнул рубаху, подумал: "Живу. Надо же. Давно ли с крыши посматривал, перильца щупал. А жив. И куска вроде не так жаль - дело наживное. Будем живы - разбогатеем".
В тихом переулке на Беговой он встряхнулся, застегнул рубаху, но у самой двери с надписью "Пиводелов" на медном ромбике призадумался. И чем дольше стоял, тем неохотнее тянулась рука к пупочке звонка. Кончилось тем, что Сахан смачно плюнул в пупочку и опрометью бросился вон. Не рискнул. Обходи корову сзади, а трамвай спереди. Назначит начальник за песца шиш - и поди ему не отдай, когда он тебе зарплату выписывает.
Возвращался Сахан растерянный, злой. Не сразу заметил людей у забора стадиона Пионеров. Потом пригляделся, понял - немцы пленные за забором, видно по городу их поведут. Подошел полюбопытство'вать. Какой-то безрукий мужик в расстегнутом кителе с подколотым рукавом - по виду бывший старшина - стоял у щели и улыбался со снисходительной щедростью:
– Ферштейн, ферштейн, пейте, чего уж. Я вашего брата побил - во!
– Тут мужик провел по горлу оставшейся рукой.
– А теперь - чего там - пейте.
Из щели высунулась рука с пустой кружкой. Инвалид принял кружку и сказал остановившемуся возле него Сахану:
– Мы не живоглоты, пусть знают. Задерживают их что-то. Жарко.
Сахан смотрел мимо него в щель, из которой высунулась рука с серебряной луковицей часов на цепочке.
– Вассер! Вассер!
– неслось из-за забора.
Инвалид отстранил часы рукой с кружкой и сказал:
– Нам вашего не надо. Это вы на наше позарились. А пить хотите - так что ж не напоить. Не живоглоты.
Инвалид улыбался, гордо поглядывая вокруг.
"Дурак, - подумал Сахан и прошел мимо, но спохватился.
– Он дурак, но я-то хорош!" Круто развернувшись, он перебежал улицу, нырнул в полутемный подъезд и стал стучать в двери. Не дождавшись, пока откроют, он взбежал на второй этаж, но и там не отпирали. Сахан бросился было вверх, но тут раздались тяжелые шаги, и одна из дверей распахнулась. В темном проеме стоял высокий и мрачный мужик.
– Дяденька, воды! Дай напиться, помираю, - зачастил Сахан.