Песочный дом

Назаров Андрей

– Ухожу уже, - хмуро отозвался Сахан, не переставая мести.

– Погоди, дело есть.

Лерка наскоро оделся и схватил бинокль. Он добежал с ним до дверей спальной и запнулся. Потом яростно швырнул бинокль на постель, сунулся в шкаф, встроенный в коридорную нишу, и выхватил первую подходящую вещь - белого песца матери. Он выскочил с ним в подъезд, но одумался - глупо бегать по двору с дамской горжеткой, - вернулся, скомкал пушистый мех и обернул попавшей под руку картой с маршрутами своих воображаемых путешествий.

Сахан,

запиравший дворницкую, встретил его нелюдимым, уклончивым взглядом.

– Что еще за дело?

– Помоги горжетку продать. На танк деньги нужны.

– Дамочкина небось горжетка?

– Чья?

– Матери, спрашиваю?

– Да.

– Вот и вали с ней куда подальше. Мало мне горя, не хватало с ворованным попасться, - ответил Сахан и переждал поднявшуюся злобу.

Не мог он простить Лерке ненажитой сытости. Нужны деньги - вот тебе песец, получи. Взял да вынул из мешка золотого петушка - строй, деточка, танк. Лерке забава, а ему слезы. Что краденое - ерунда. Какое краденое, когда Лерка и саму мамашу продаст - та скажет, что так и было. Есть же дуры.

Сахан осмотрел песца - пушистый, подлец, скалится. Вытряхнул из географической карты, проверил, нет ли желтизны.

– Белый, чисто-белый, - сказал Лерка.

– И почем такой?

– Не знаю точно. Мать вроде две тысячи за него отдала.

– Дороговато.

Сахан прикинул, что поискать придется такую сытую дуру, что два куска разом выложит, но привычно наметил сотни три сделать себе на этой шкуре. Он вздохнул, подавляя злость к Лерке - какие нежности при нашей бедности, - и сказал:

– Ладно, идем на рынок.

Лерка отшатнулся.

– Сейчас?

– А чего тянуть? Кто посмеет, тот и пожнет.

– Только не на Тишинский, - просительно пробормотал Лерка.

– Никак был уже?
– Сахан проницательно взглянул на него.
– Да не мельтешись, был так был, меня не гребет. На Бутырку сходим. Только сумку возьми - не из карты же песцом торговать, путешественник.

Лерка вздрогнул - по больному ударил Сахан. Всегда он умел больное найти и бил туда без жалости.

День наливался светом. Заводские гудки поднимались разной высоты столбиками. Люди шли на работу. Лерка с трепетом думал о рынке, о том, как просто и бесстыдно был ограблен среди бела дня, и не понимал, чему радовался вчера. "Тому, что отделался легко", - решил он, заглянув в себя. Это было не все, он знал, что не все, но и это было правдой, от которой Лерка зажмурился.

Из подвала вынырнул Сахан с драной клеенчатой сумкой.

– Продери глаза, труженик. Пошли.

Лерка не ответил и решил молчать, но дорогой не выдержал и заговорил про второй фронт.

– Надувательство, - отозвался Сахан.
– Чужими руками жар загребают.

– Верно. И нас боятся, и руки погреть не против. Американцы и после первой, четырнадцатого

года, войны Европу будь здоров пограбили. Богатые они.

– Как в Писании, - ответил Сахан.
– Богатому да прибавится, у неимущего да отнимется. Это мне бабка читала заместо сказок. Она другого читать не умела. Засыпал под эту муть быстро. Другого ничего не запомнил, а это как впечаталось.

– Да, богатые. Рынок у них свободный.

– Это какой такой, свободный?

– Ну, цены не государство устанавливает, а спрос. Сколько за товар дают, столько он и стоит.

– Это я тебе за горжетку рубль дам, так она рубль и стоит?

– Да, если кто другой больше не даст. Колеблется цена. Вот сейчас война, на оружие спрос, за него и платят много. А не будет войны - упадут цены. Поэтому тем, кто оружие продает, империалистам этим, война нужна.

– Простенько, - ответил Сахан.
– Это, выходит, и у нас свои империалисты завелись? А не они, так кто ж Финляндии кусок отхватил да Прибалтику с Польшей?

– То необходимость была, стратегическая, - теряя уверенность, возразил Лерка.

– Я тебе вот что скажу, - жестко отрезал Сахан.
– Все суки хорошие, у всех необходимость. Только шкуру за их необходимость с шестерок дерут, вроде нас с отцом. Эх, волю бы мне над этой сволотой - хоть на час! Я бы их не сразу убил. Раздел бы сначала и водил по городу. И чтобы в барабан стучали, суки. Вот так - голые и с барабаном. А я чтоб смотрел. А потом убил бы и всех в одну яму покидал.

Лерка удивленно взглянул на Сахана - бескровное, обострившееся лицо, нос утиный, глаза посажены глубоко, мутные - и встретил такую звериную злобу, что смутился.

– Почему ты им такую... странную смерть надумал - голыми, с барабаном и яму одну?

– Потому, что страшнее ничего нет. А тебе не понять.

Во весь путь Сахан ничего больше не сказал и только за Бутырским валом, возле самого рынка, бросил:

– Вон он, твой свободный рынок - тушенку на валенки меняет.

Лерка проследил его взгляд и увидел мужиков, рядящихся о чем-то у дощатых строений. Хлипкий человечек, роняющий из-под руки вложенные друг в друга валенки, мотал головой, а дюжий мужик в распахнутом кителе совал ему банку американских консервов, отливавшую жестяным золотом.

– Не стоит она валенок, - заметил Лерка.

– На десятку помажем, что отдаст?
– предложил Сахан, оживившись.

– По рукам.

Не успели они разбить руки, как хлипкий мужичок решительно зажал свои валенки и отошел.

– Говорил тебе!
– воскликнул Лерка.

– Странно, - протянул Сахан.
– Ну да ладно, червонец за мной. Отдам при возможности. А теперь идем.

Но Лерка остановился, не в силах одолеть рыночные ворота.

– Сахан, иди один, - взмолился он.
– Не могу я там... я тебя здесь ждать буду.