Песочный дом
Шрифт:
– Замерзнешь, - отрезал Сахан.
– Этой твари хозяин нужен под пару. Богатый песец, меня с ним заметут - моргнуть не успею.
– Береги карманы!
– раздался у ворот крик, от которого шарахнулись люди.
– Что это?
– А щипачи местные наводку делают. Сейчас деревня эта за карманы да чулки похватается, покажет, где деньги прячет. Тут их и подсекут.
– Да ведь народу полно, свидетелей...
– Свидетели закон знают, не рыпаются. Что увидят - тут и забудут, чтоб глаза им мойкой не прополоскали.
–
– Тем-тем. Лезвием бритвенным. Ладно, ахать потом будешь, пошли.
Он провел Лерку между шумными торговыми рядами с картошкой, зеленью, маслом и ранними яблоками. В глубине рынка, в отдалении от лотошной суеты, Сахан остановился, поглядывая на людей, слонявшихся без видимого дела.
– Давай достанем, чего без толку стоять, - предложил Лерка.
– Кому надо, сам подойдет.
Первым подошел парень лет пятнадцати, одногодок. Помявшись, спросил, указывая глазами на сумку:
– Чего?
Лерка открыл было рот, но Сахан опередил его:
– Через плечо. Пошел отсюда.
– Ты полегче, - начал было парень, но Сахан отвел ногу и врезал ему под зад.
Парень проскочил вперед, потом остановился, обмерил Сахана взглядом и скрылся. Сахан поправил веревку, стягивавшую рваный ботинок, и пояснил:
– Шелупонь. Перекупщик начинающий. Шестерка.
– А если подвалят нам и песца отнимут?
– Не подвалят, они все тут под Кащеевыми братьями ходили. Помнят.
– Но Кащеевых братьев на фронте поубивало.
– Ничего, с того света страшнее.
Лерка стал ждать, чем все это кончится. Подходили люди, спрашивали, но Сахан сумки не раскрывал, пока из рыночной суеты не вынырнул старик с пустым мешком на плече.
– Что меняете, сынки?
– спросил старик.
– Товар по деньгам, - ответил Сахан и раскрыл сумку.
– Песец. Высший класс.
– Хорош!
– ответил старик.
– Хорош. Два куска, папаша. Старческая рука нырнула в белый мех, и Сахан ударил по ней ребром ладони.
– Ты, папаша, денежки заплати, а потом лапай.
– Строг ты, сынок, строг, - ответил старик с ласковой улыбкой.
– Вот война что делает - детишки совсем, а на толкучку. А я к детям всей душой. У меня и свои - воюют.
– Так это ты им горжетки торгуешь?
– спросил Сахан.
– Ты брось, не озорничай! Молод еще, - обозлился старик.
– Вали, папаша, вали, - ответил Сахан.
Старик попятился, не сводя глаз с песца. Сахан закрыл сумку.
– Зачем ты его так?
– спросил Лерка, думая про вчерашнего обездоленного старичка.
– Может, купил бы?
– Вернется.
Старик и правда вернулся. Вынырнул из толпы - неприметный, землистый, точно наспех сшитый из мешковины, - стрельнул глазками.
– Смотрю, не берет у вас, сынки, никто. Ладно, думаю, облегчу ребяток. Восемьсот даю.
– Другой раз зайдешь, папаша, -
– Я у кота хвост отрежу за твои восемьсот.
– Озоруешь, - ответил старик ласково и исчез.
– Придет еще, этот от своего не отстанет. Но настоящей цены не даст. Ладно, пойдем потихоньку, а то он нас целый день морочить будет.
Сахан двинулся к выходу, затискиваясь в самые бойкие места, и Лерка едва не потерял его.
– Постоим малость, - сказал Сахан, кого-то высматривая в толпе.
Лерка заметил невысокого плотного человека в тенниске, выскакивающего над торговыми рядами розовым шаром.
– Знакомый будто, - сказал Лерка.
– Да это наш, из Песочного. Коля-электрик. Плитки ворованные продает.
– Может, ему показать?
– спросил Лерка.
"А что, может, и возьмет, - думал Сахан.
– Но только не здесь ему надо показывать. Он теперь сам зверюга, сам в запале рыночном. Здесь он и полцены не даст. Как это - сам обдираю и чтоб меня тут же? Нет, я ему дома покажу, когда он в халатике да на диванчике, чайком раздобрен. Там он барин, по нраву придется - и без торговли возьмет, с шиком".
– Нельзя, - ответил Сахан, - очумел, что ли, в свой же дом продавать? А мать признает?
– Правда. Не подумал.
– Лерка смутился и почувствовал такую неприязнь к чужому, грубому рыночному сброду, который так понимал и любил вчера, что и за сотню отдал бы этого песца, чтобы уйти отсюда скорее.
– Тысячу даю, - сказал вынырнувший из-под руки старик, ощупывая Лерку жесткими глазами и обдавая погребным духом.
Лерку шатнуло от брезгливости, и он едва выговорил, показав на Сахана:
– Вот с ним сговаривайтесь.
– Вали, папаша, вали, - ответил Сахан, но неожиданно раскрыл сумку и помахал белым хвостом.
– Прощается с тобой, папаша. Дорог ты зверюшке. Но жаден.
– Тыща двести, - сказал старик и исчез.
– Еще вернется, - сказал Сахан.
– Но своей цены не получим. Два куска большие деньги. Настоящая цена войной открылась - что к пузу ближе, то и дороже. В Ленинграде, говорят, в блокаду бриллианты за пайку отдавали. Понял теперь, откуда эти Ферапонты Головатые берутся? Кто медком, кто картошкой и маслецом. Вот у кого деньги, вот кто может самолеты да танки дарить.
– Ну, хоть дарят.
– Дарят-то единицы, а посчитай, сколько их тут, мешочников-то, а? То-то. Кто и дарит. Совесть заест, или помирать пора, или просто покупать на них нечего. А то и власти поприжмут. Вот и подарит родине - глядите, какой я патриот. А не с родины ли он содрал свои тысячи?
– Вот не думал, - ответил Лерка.
– Подумай. Только недолго всем этим бриллиантам да мехам у мешочников вековать. Помянешь мое слово. Кончится война, наладится мир - тут и спустят. Тогда уж они в крепкие руки попадут.