Петербургский день
Шрифт:
– Двка хорошая. Видная такая изъ себя. Да вы извольте сами взглянуть.
– Ну, позови. Впередъ знаю, что рожа какая нибудь.
Матвй удалился, и черезъ минуту впихнулъ въ гостиную здоровеннйшую бабу, при взгляд на которую можно было тотчасъ убдиться, до какой степени прачешное ремесло способствуетъ тлесному развитію женщины. Вс формы ея отличались преувеличенною шаровидностью, даже губы и носъ были какіе-то вздутые, и затвердлый, неискоренимый румянецъ заливалъ все лицо.
Иванъ Александровичъ усплъ снова накинуть халатъ и вышелъ
– А, такъ это вы и есть? Вы, то-есть, на меня стираете? – проговорилъ онъ безъ всякаго апломба.
– Да-съ, мы бльемъ занимаемся.
– Прекрасно, моя милая, прекрасно. У васъ и счета, есть?
– Какъ-же, есть. Ужъ будьте столь добры, позвольте получить, а то по этакой слякоти и ходить невозможно. Я и то вона какъ подолы-то свои захлюпала.
И для пущей убдительности, постительница захватила рукой юбки и подняла ихъ на полъ-аршина отъ полу, при чемъ глазамъ Волованова предстали громадныя ноги, обутыя въ мужскіе сапоги, густо облпленные грязью. Иванъ Александровичъ даже вздрогнулъ, до такой степени было оскорблено его эстетическое чувство.
– Заплати ей по счету! сію минуту! – прикрикнулъ онъ на слугу, спасаясь обратно въ спальню.
– Ну, иди, иди, натопчешь еще тутъ! – прикрикнулъ въ свою очередь и Матвй, понявшій неблагопріятное впечатлніе, произведенное прачкой на барина. – Претъ тоже въ гостиную, въ сапожищахъ-то.
Въ передней раздался звонокъ. Матвй, выпроводивъ прачку, явился отпереть двери. Вошелъ блокурый молодой человкъ, довольно франтовато одтый, съ узломъ, завернутымъ въ кусокъ чернаго коленкора.
– Портной, что-ли? – спросилъ Матвй.
– Портной. Метръ-тальеръ. Баринъ дома? – освдомился въ свою очередь вошедшій.
– Дома. Платье принесли? Обождите тутъ, сейчасъ доложу.
– Хорошо. Да вотъ что, почтеннйшій, скажите-ка мн перво-наперво, баринъ вашъ говоритъ по французски?
– По французски? Для чего ему? Н-нтъ, по французски онъ, кажись, не говоритъ.
– Ну, тогда я буду замсто француза. Карашо. Доложите, почтеннйшій, что французъ-закройщикъ платье принесъ отъ портного Плевушина.
Иванъ Александровичъ пріятно удивился, узнавъ, что у его портного Плевушина закройщикъ-французъ, и снова вышелъ въ гостиную.
– Бонжуръ, мосье, – привтствовалъ его блокурый молодой человкъ, оказавшійся, когда снялъ пальто, въ необычайно пестрой жакетк и свтло-голубомъ галстук. – Мосье парль франсе?
– Вуй, мерси… то-есть, если нужно, но предпочитаю говорить по-русски, – отвтилъ, нсколько смущаясь, Воловановъ. – Вдь вы, вроятно, говорите немножко по-русски?
– А, вуй, мосье, команъ-донкъ. Пожальста, будемъ говорить по русски. Вашъ пара готовъ. И очень удачный вышла пара. Мосье будетъ ошень довольный нашей работъ.
«Чортъ возьми, французъ на меня шилъ, еще бы не быть довольнымъ», – подумалъ
– Скидайтъ, пожальста, вашъ калатъ, мы чичасъ будимъ примрайтъ, – продолжалъ портной, расправляя и встряхивая пиджакъ, жилетъ и брюки.
Воловановъ слъ и съ наслажденіемъ протянулъ ноги. Брюки въ мелкую полоску, съ туго заутюженной складкой, обхватили ихъ. Онъ всталъ, оправляясь, а портной быстро затянулъ сзади пряжку.
– Вотъ, мосье, вы имйтъ франсускій работъ. Регарде фасонъ. Сидитъ первый сортъ.
Воловановъ посмотрлся въ зеркало. Брюки сильно морщили, талія приходилась гораздо выше, чмъ слдовало, сзади торчало угломъ. Но такъ какъ это была французская работа, то онъ только помычалъ немножко носомъ, и предоставилъ надть на себя жилетъ и пиджакъ. Тутъ тоже какъ будто не все было благополучно, и Воловановъ даже спросилъ тономъ сомненія:
– Разв теперь такъ широко стали длать?
На это портной только погладилъ его обими ладонями по спин, и отвтилъ:
– Послдній фасонъ, мосье. Парискій фасонъ. Франсускій работъ. Мосье будетъ одетъ лютче всхъ въ Петербургъ. Прошу пардонъ, франсускій работъ сейчасъ видно.
– Я знаю, знаю… А вы, вроятно, недавно у Плевушина работаете? полюбопытствовалъ Воловановъ.
– Ошень недавно. Козяйнъ меня выписывалъ изъ Парижъ, чтобъ длать франсускій работъ. Рюсскій работъ не будетъ такъ сидть на мосье. Я въ Парижъ у первыхъ метръ-тальеръ работалъ. Вотъ счетъ, мосье.
Воловановъ взглянулъ и замтилъ, что платье поставлено на десять рублей дороже, чмъ онъ платилъ раньше.
– Почему же десять рублей накинули? Я считалъ, что по прежней цн сдлаютъ, – выразилъ онъ неудовольствіе.
– Франсускій работъ, мосье, – пояснилъ портной. Франсускій работъ никакъ не можетъ на такой цна. Когда я буду открывать свой магазинъ, ви мн два раза дороже платилъ.
Иванъ Александровичъ вынулъ деньги, отдалъ, и по уход портнаго простоялъ нсколько минутъ въ задумчивости передъ зеркаломъ. Несомннно, платье сидло скверно; но онъ пришелъ къ заключенію, что какъ-никакъ, а французская работа все-таки сейчасъ видна.
– Вицъ-мундиръ прикажете подать? – спросилъ Матвй.
Но Волованову не хотлось разстаться съ новою парой. Онъ ршилъ, что можно иногда показаться въ канцеляріи и въ партикулярномъ вид, тмъ боле что сегодня онъ не чувствовалъ расположенія къ серьезнымъ занятіямъ, и предполагалъ посидть больше въ курительной комнат.
По дорог онъ захалъ къ Доминику, выпилъ водки, закусилъ двумя парами пирожковъ и просмотрлъ новый номеръ «Стрекозы». Потомъ принялъ серьезный видъ и похалъ въ должность.
Столоначальникъ взглянулъ на него косо, но съ любопытствомъ, относившимся къ новой пар. Иванъ Александровичъ это замтилъ, и нарочно повертлся передъ нимъ.
– Немножко опоздалъ, виноватъ; портной задержалъ, – объяснилъ онъ, хотя его объ этомъ не спрашивали. – Такой болтливый французъ попался, все твердитъ: пардонъ, пардонъ, а самъ не уходитъ.