Петли одного и того же узла (Главы из романа)
Шрифт:
Орлов сказал, не отрываясь от пера:
– Дак выкопай из-под земли, да достань.
Костя соскользнул с подоконника и сел в кресло, в котором до того сидел Абрамов.
– Книгу-то?
– Ну, ясно - не фигу.
Орлов, наконец, кончил писать; приложил к исписанному листку огрызок пропускной бумаги и долго тер по огрызку кулаком.
– Снесешь это военруку.
– А военрука нет. Он обещал быть в пять.
Он, однако, вскочил с кресла, думая, что Орлов сейчас же употребит обычную у него в этих случаях фразу: "А нету, так найди".
Но Орлов
– А нету, Константин, так и чорт с ним.
Он откинулся на спинку кресла, достал кисет и курительную бумагу, дал листик Косте, насыпал себе и ему махорки.
– У меня свой есть, - солидно заметил Костя.
Последовал дружеский совет:
– Дают - так бери, а бьют - так беги.
Оба закурили; оба, откинувшись на спинки кресел, воззрились один на другого с очевидным удовольствием.
Орлов сказал первый:
– Угу...
– Что - угу, Матвей Яковлевич?
– По-твоему с этой шпаной комбинироваться я должон был?
– С какой шпаной?
– Сейчас были... прохвосты.
– Они - не прохвосты... Почему они прохвосты?
– рассеянно спросил Костя, озабоченный собственными соображениями.
Орлов согласился:
– Пусть они - не прохвосты. А комбинироваться с ними я должон был?
Для виду Костя подумал:
– По-моему - да.
– И по-моему - да, - одобрительно подтвердил Орлов, давая понять приятелю, что только испытывал его.
Но Костя молчал, никак не горячился.
Орлов спросил:
– Ты что сегодня не в своей тарелке?
– Я... я как всегда.
– Угу...
Оба замолчали. 1000 Грозили разговоры затянуться надолго.
6.
А Абрамов и Котляр, распростившись с Орловым и усевшись снова в автомобиль, замолчали - оба сразу, как по команде. Автомобиль был закрытый несся с сумасшедшей скоростью - в зеркальном стекле отражались трясущиеся-сумасшедшие дома, заборы, сады, церкви.
Но кожаный уют подушек был замкнут; покой механической машины был изолирован от вмешательства улицы. Изолированный от всего внешнего и, в то же время, неразрывно слитый с инстинктивным ощущением стремительного перемещения в пространстве, - он только помогал обоим организовывать свои мысли, собрать их в комок. Задача, ради которой оба приезжали к Орлову, была решена только еще в основе, только еще наполовину. И перед обоими, кроме обычного жгучего переплета ежедневных обязанностей, дел, забот, тревог, вставал еще целый строй мелких, трудных подробностей, связанных с этой главнейшей - сейчас, в настоящую минуту - задачей.
Котляр по своему обыкновению забился в угол машины. Сжимая между оскаленных зубов папиросу и вытянув свои жилистые ноги, он молча думал вероятно о том, о чем думал и Абрамов. Он был математически неподвижен в своей неудобной позе, но на лице его появилось неприятное сгущенно-сухое, сгущенно-четкое выражение. В минуты острой работы мозга это неприятное выражение всегда появлялось на лице Котляра. Елизавета Павловна - жена Абрамова, однажды определила это выражение: "сухое и четкое, как расстрел", сказала она. Котляр был смущен. "Да
Абрамов, наоборот, подавшись к окну, к свету, разбирал свой портфель с таким видом, как будто работал у себя за письменным столом. Он искал телеграмму - официальное подтверждение о налете на Красное. Он твердо помнил, что, собираясь к Орлову, положил ее в портфель. Но еще давеча, в кабинете Орлова, когда вздумал документально подтвердить Орлову новые подробности налета, содержавшиеся в официальном несколько сообщении, он в портфеле ее не нашел.
– Чорт знает куда запропастилась, - пробормотал он.
Он еще поискал в портфеле. Взглянул на Котляра.
– Тебе не дал случайно?
Котляр, не изменяя положения своего вытянутого тела, процедил вместе с дымом папиросы:
– Нет.
– Странно.
Вдруг он поспешно вытянул сложенную вдвое телеграмму, но с первых же слов увидел, что это - не та, которую ищет. Но выражение досады, разлившееся по его лицу, неожиданно сменилось другим. Веселые, смешливые искорки забегали в глазах.
Держа телеграмму в руках, он осторожно взглянул на продолжавшего неподвижно сидеть Котляра:
– Николай, а ведь про самое-то интересное я и забыл давеча сообщить.
Котляр повернулся, молча выражая позой, что готов слушать про самое интересное.
Улыбаясь, Абрамов медленно проговорил:
– Э-эт-тот с-сукин с-сын - тоже Котляр.
Он помахал телеграммой перед самым носом Котляра, думая столь неожиданной новостью сразить друга за давешнее равнодушие к информационному сообщению о Дарченкове.
Но тот ничего не понял:
– Какой сукин сын - Котляр?
– Да Дарченков-то... О котором тебе давеча говорил я, что арестован он. Он также Котляром оказался... Или тебя касается тоже м-мало?
– прибавил он, ехидничая.
Но Котляр возмутился:
– Вот сволочь!
– энергично воскликнул он.
– Действительно, сволочь, - согласился Абрамов.
Он заулыбался еще больше и продолжал резонерски:
– Нельзя от всего отбрыкиваться: я - не я, и лошадь не моя.
Котляр о чем-то думал.
– Каким же образом это случилось?
– спросил он вдруг.
– Да пустяк. Мало ли сволочей в Советской России, - уже серьезно сказал Абрамов.
– Нет, дай-ка сюда.
Абрамов опять невольно рассмеялся, видя эту необычную для Котляра заинтересованность.
– Так, так...
Он несколько мгновений дурачливо дразнил друга серым бланком телеграммы.
И, наконец, передал.
– -------------
Телеграмма была от Петроградской чрезвычайной комиссии; в ней говорилось об аресте и доставке в Петроград бывшего преподавателя естествознания в средней школе Александра Васильевича Котляра...
На этом месте Котляр вдруг остановился и ста 1000 л перечитывать текст снова:
" - Александра Васильевича Котляра?.. Бывшего преподавателя естествознания?.. Александра?.. Васильевича?.. Котляра?.. Котляра?.. Котляра?.. Александра Васильевича?.. Васильевича Александра?.. Александра Котляра?.. Васильевича?.. Александра?.. Котляра?..".