Пётр и Павел. 1957 год

Десницкий Сергей Глебович

Обезкураженный журналист разозлился.

– По-моему, это у вас из-за моей публикации проблемы возникли. Для того и вызвали "на ковёр"?.. Что ж!.. Валяйте, снимайте стружку!..

– Во-первых, Семён Львович, никто с вас стружку снимать не собирается, – охолонил Ступака Пётр Петрович. – А во-вторых, нам действительно интересно, как живут наши молодые специалисты. Вам сколько лет?

– Двадцать семь…

– Институт когда закончили?

– В прошлом году…

– Что так поздно?..

– Меня после школы в армию призвали.

Партийные

секретари сочувственно покачали головами.

Семён ничего не понимал. Дружелюбный тон и ласковые глаза говорили, что этих двоих его судьба, действительно, интересует. Но по нормальной логике советских людей так не бывает!.. Во всяком случае, не должно было бы быть!..

– Где служили?

– В Севастополе… В отряде водолазов…

– А я в Североморске на подводной лодке… Всю войну, от звонка до звонка, – с какой-то ностальгической грустью проговорил Мяздриков. – В каком звании на дембель пошёл?

– Старшина второй статьи.

– А меня кавторангом комиссовали… В сорок шестом… Давление, будь оно неладно!.. Но это всё неважно!.. Главное, мы с тобой, братан, оба забортной воды хлебнули. Или водолазы, как-то иначе своих салаг крестят?..

– Не знаю, – смутился Семён. – Меня никто не крестил.

– А у нас, у подводников, существует железная традиция: новобранец обязан выпить стакан забортной воды и поцеловать раскачивающуюся кувалду. Поверьте, это совсем не просто. Некоторым удаётся всего лишь ссадиной отделаться, а я рот в кровь разбил… Двух передних зубов лишился… Глядите!..

И широко улыбнувшись, Борис Ильич сверкнул серебряными коронками.

– Вот кому повезло, так это Петру Петровичу, – съязвил Мяздриков. – Он кувалду не целовал и вообще всю войну пороху не нюхал. В штабных блиндажах просидел… Ему нас с тобой ни за что не понять. Согласен, Семён?..

Как-то незаметно Мяздриков перешёл с журналистом на ты.

– Тоже мне "морской волк"! – огрызнулся Троицкий. – Каждый из нас на войне своё дело делал, и не гоже нам с тобой, Борис Ильич, боевыми заслугами хвастать!.. – похоже было, что Пётр Петрович даже слегка обиделся.

– А я и не хвастаю. Всего лишь констатирую факт. Мы с Семёном – кореша, а ты… Прости меня, товарищ Троицкий, но ты – самая настоящая "штабная крыса"!..

Он сказал это так смачно, с таким ядовитым подтекстом, что даже Ступак не выдержал и улыбнулся.

– Ладно, – Пётр Петрович перевёл разговор в серьёзное русло. – У вас дети есть Семён Львович?..

Журналист горестно покачал головой.

– Нет… Пока нет…

– Но вы женаты?..

Та же реакция.

– Не могу поверить, что у тебя на примете никого нет, – многозначительно подмигнул Мяздриков.

Семён густо покраснел. Не мог же он вот так, сразу, с бухты-барахты, признаться совершенно чужим людям, что уже год, два месяца и восемнадцать дней отчаянно влюблён в Шурочку Крохину – библиотекаршу Некрасовской библиотеки, что Шурочка отвечает ему взаимностью, но дальше поцелуев в подъезде

её дома на Банной улице дело у них не зашло.

Борис Ильич всё понял и без слов. Потрепав непослушный вихор на затылке молодого специалиста, дружески посоветовал.

– Дружище, зря время теряешь?.. Учти, молодость быстро проходит. Помнишь, как это у Крылова?.. "Оглянуться не успеешь, пенсия катит в глаза"… Послушайся доброго совета: наплюй на всё и женись!..

– Не могу, – еле выдавил из себя Семён.

– Отчего? – удивился Пётр Петрович.

– Жить негде… У нас с мамой только десять квадратов в коммуналке.

– А у твоей суженой?

– У неё чуток получше, две комнаты. Но в них уже три семьи живёт. Старший брат женат и вот-вот отцом станет. А младший… вообще спит на кухне.

Партийные секретари переглянулись.

– Что ж… – после многозначительной паузы медленно проговорил Троицкий. – В этом вопросе мы попробуем вам помочь, товарищ Ступак.

– Правда?!.. – Семён не верил своим ушам.

– Я, конечно, ничего определённого обещать не могу… – тут же остудил его восторг Пётр Петрович, – но… попытка не пытка. Борис Ильич, ты случайно не знаешь, сдали дом на мелькомбинате?..

– По-моему, сдали.

– И, может быть, какая-нибудь комната освободилась… За выездом. Ты же у нас за строительство отвечаешь. Для тебя подобный вопрос решить – раз плюнуть… Помоги молодому специалисту.

– Попробуем, – коротко ответил Борис Ильич и сделал пометку в своём блокнотике.

– Да я!.. Я за вас!.. За вас… Я… Всю жизнь Бога буду молить!.. – неожиданно выпалил совершенно ошалевший от радости собкор комсомольской газеты.

Троицкий с Мяздриковым от души рассмеялись:

– Ну, это, пожалуй, лишнее, – отсмеявшись, проговорил Пётр Петрович, – чтобы комсомолец Бога молил.

– Я в фигуральном смысле… – стал оправдываться комсомолец.

– Это я понял, – остановил его Троицкий.

В кабинет величественно вплыла Леокадия Степановна, молча положила на стол Первого секретаря какой-то листок и так же величественно удалилась.

Троицкий взглянул на листок, потом посмотрел в сторону Мяздрикова, который в знак согласия прикрыл глаза, и спросил журналиста ласково.

– Вы не догадываетесь, Семён Львович, зачем мы вас в горком пригласили?

– Догадываюсь, – буркнул тот и в тот же миг совершенно отчётливо понял: мечтам о собственной комнате не суждено сбыться.

Какую свинью этим двум вполне симпатичным мужикам подложил!..

Но разве он мог даже на секунду предположить, что этот дурацкий фельетон помешает осуществиться его самому заветному желанию?!.. Его пером водил обыкновенный журналистский азарт. О последствиях Семён тогда не думал… Дурак!.. Впрочем… не такой уж он дурак, если понимал, что отрекаться от написанного было безсмысленно… Оправдываться?.. Зачем?!.. Прощения просить?.. Только этого не хватало… И он решил: раз так, нужно стоять до конца.