Пётр и Павел. 1957 год

Десницкий Сергей Глебович

Опять этот фельетон!.. Что за наказание!.. Неужели он будет преследовать его всю жизнь?!..

– Ты такой умница, Сенечка!.. Здорово этому Новосельскому вмазал!.. Ведь он наш сосед: мы в первом, а он во втором подъезде живёт. Я этого "героя" почти каждый день встречаю. Заслуженный алкаш Советского союза!.. Про таких, знаешь, как говорят: "Не стесняйся, пьяница, носа своего! Он ведь с нашим знаменем цвета одного!" По субботам со всей округи собирает около своего подъезда таких же, как он, подзаборников и начинает разглагольствовать о внешней и внутренней политике, о международном положении, о воспитании молодёжи!.. Обо всём!.. Да с каким апломбом!.. Послушаешь его,

не иначе премьер министр перед тобой… А на самом-то деле!.. Он же на заводе почти не работает. Да, да!.. Всё больше на стороне… Представительствует!.. То на комсомольском слёте, то на съезде нумизматов, то на открытии нового крольчатника!.. И везде речи произносит, и всех учит, что и как надо делать, хотя сам всего-навсего ПТУ закончил и логарифма от рифмы отличить не может!.. Может, твой фельетон и собьёт с него эту сановную спесь!.. Молодчага, Семён!..

И тут Семёна прорвало:

– Никакой я не молодчага, Верочка!.. Я предатель!.. Самый обыкновенный изменник!.. И не смотри ты на меня так… Я могу предать!.. Понимаешь?.. Могу!.. Я способен это сделать!.. И не только сегодня, а всегда… Всегда!.. Я ведь тебя тоже предал!.. Сказавший "А", рано или поздно обязательно скажет "Б". И разорвать эту предательскую цепочку будет уже не в состоянии!..

И он рассказал Верочке всё с самого начала: и как нарочно выпил полбутылки портвейна, чтобы попасть в вытрезвитель и написать репортаж о жизни этого малопочтенного заведения изнутри; и как обрадовался, когда в его стенах нос к носу столкнулся с Героем и Депутатом; и как ликовал, увидев свой фельетон напечатанным; и с какими отважными мыслями шёл сегодня в горком; и как купили его там обещанием предоставить комнату в коммуналке, и как он сначала обрадовался, а потом понял, что не сможет больше в глаза своей Шурочке посмотреть!.. Всё рассказал, ничего не утаил и себя не пожалел.

– Вот какой я удалец-молодец, Верочка! – заключил он с нескрываемой горечью. – Теперь ты можешь открыто презирать меня. Всё!.. Кончился Семён Ступак!.. И как журналист, и как гражданин кончился!.. Аминь!..

Верочка сочувственно покачала головой.

– Бедный Сенечка… Как жизнь иногда человека в угол загнать может!.. А если бы ты отказался писать статью и лишился бы шанса получит комнату?.. Что тогда?.. Был бы счастлив и горд, что сумел гражданские позиции свои отстоять, что личному счастью предпочёл принципиальность и верность общественным идеалам?.. Скажи!.. Только честно.

Семён разозлился:

– Не знаю! – почти выкрикнул он. – Ничего я не знаю!..

Верочка помолчала, как бы взвешивая про себя все "за" и "против", потом осторожно коснулась его плеча и ласково спросила. Тихо-тихо.

– Сенечка, что для тебя в жизни самое главное?..

Семён растерялся:

– Что?.. Ну, я не знаю… Много чего…

– Ты не понял, Сенечка. Я про самое-самое спросила. А самого-самого много никогда не бывает.

Семён молчал.

– Хорошо. Иначе спрошу: чего бы тебе хотелось больше всего на свете?..

– Чтобы мама была здорова.

– Вот. Это уже по-человечески, это, действительно, "самое-самое".

– И ещё… Я хочу, чтобы мы с Шурочкой поженились… И сына тоже хочу… Прости, целых три "самых-самых" получилось.

Верочка громко рассмеялась:

– Не расстраивайся. Сенечка!., это одно и то же желание… Тебе хочется свою семью иметь. И в жизни каждого человека это – самое главное, а всё остальное – такой вздор!..

– Ты думаешь? – спросил Ступак.

– Уверена, – ответила Верочка. – А вот и мои мужики пожаловали.

К ним по тротуару, взявшись за руки, шли двое: высокий мужчина

в кожаной куртке, какие носят полярные лётчики, и малыш лет четырёх-пяти в маленьком белом тулупчике.

– Познакомься, Сенечка. Мой муж Григорий.

На Семёна из-под низко посаженных чёрных бровей сверкнули стальным блеском неприветливые серые глаза.

– А это, Гриша, мой старинный друг Сенечка. Помнишь, я рассказывала?.. Наконец-то, мы с ним встретились.

– Очень приятно, – пробасил Григорий, но в интонации его низкого грудного голоса никакой радости не ощущалось.

– Так ты… замужем?.. – удивился Ступак, пожимая протянутую ему руку.

– А ты что?.. Думал, я навек старой девой останусь? – рассмеялась Верочка. – Нет, Сенечка. Видишь, и для калеки нашелся прекрасный принц…

– Вера, ты опять? – Григорий недовольно поморщился.

– Прости, прости!.. Не буду больше. Ну, не сердись… – она прижалась к плечу мужа. – А этот богатырь – наш сынуля.

– Алкадий! – очень серьёзно и по-отцовски сурово представился карапуз и тоже протянул руку в белой пушистой варежке. Они вообще были очень похожи друг на друга – отец и сын.

– Вера, нам пора, – Григорий взял жену под руку.

– Ma, подём… Подём, – Аркадий тоже торопил её. – А то подалки кончаца.

– Прости, нам на ёлку пора, – извинилась Верочка. – Но, Сенечка, послушайся моего совета: беги скорее к своей Шурочке и порадуй её. Я уверена, всё будет очень хорошо, – и, заговорщически подмигнув ему, она заковыляла со своими мужчинами в сторону Дворца культуры. На ходу обернулась и ещё раз помахала Семёну рукой.

А он стоял, ошарашенный этой нечаянной встречей и таким неожиданным знакомством с её мужем и сыном, долго глядел им вслед, пока ковыляющая троица не скрылась в толпе, и никак не мог прийти в себя от изумления: вот как, оказывается, жизнь повернуться может!.. И убогому человеку Господь счастье посылает. Что уж тогда про сильных и здоровых говорить? На что жаловаться?.. О чём сокрушаться и горевать?..

И Семён Ступак бегом кинулся к городской библиотеке.

Валентина Ивановна Троицкая проснулась с ощущением, что какая-то грубая невидимая рука сдавила её уставшее, больное сердце и ни за что не хочет отпускать. Она уже привыкла к этим приступам ноющей боли в груди, знала, что надо немного перетерпеть и безжалостная рука отпустит, разожмёт свои железные тиски, только стала замечать, что с каждым разом приступы эти становились всё продолжительней, а боль всё тупее и резче. Семьдесят четыре года – это тебе не пустяки, и, хочешь – не хочешь, а пора уже в дальний путь собираться. Туда, откуда обратной дороги нет.

Валентина Ивановна не боялась смерти, хотя знала, что перед Богом за многое отвечать придётся. Однако ни о чём не жалела, ни в чём не раскаивалась, ясно сознавая: время вспять повернуть нельзя, и всё сначала начать невозможно. Праведницей она себя никогда не считала, но старалась жить по совести, а если и совершала в своей жизни ошибки, то не корысти ради, а потому только, что пеклась о благополучии своих домашних. Выше семьи для неё ничего не существовало. И хотя остались от когда-то большой шумной семьи только рожки да ножки, всё же она с гордостью могла сказать, что своего младшенького она уберегла и в люди вывела. В самые тяжёлые годины от поругания и гибели спасла и теперь могла со спокойной совестью оставить этот мир, потому что Петруша крепко стоял на ногах и ничего ему в этой жизни не угрожало. Конечно, первый секретарь Краснознаменского горкома партии ранг не Бог весть какого уровня, но так оно даже и лучше: с большой высоты падать больнее, а с маленькой…