Пётр и Павел. 1957 год

Десницкий Сергей Глебович

Семён немного помедлил, но начальственную руку всё-таки пожал.

– И не тяните со статьёй. До Нового года она непременно должна на свет появиться. Договорились?..

Ступак обречённо кивнул, но прибавил.

– Определённо обещать не могу… Боюсь до Нового года всё уже свёрстано…

– Не страшно, – успокоил его предисполкома. – Третьего января Петру Петрович ровно пятьдесят стукнет. Вот и сделайте подарок нашему юбиляру. Или я неправ?..

– Нет, почему же?.. – вопросом на вопрос ответил Семён. – Я не против.

Когда за растоптанным, раздавленным журналистом закрылась дверь, первый секретарь Краснознаменского горкома партии достал из сейфа початую бутылку армянского

коньяка и разлил его по стаканам.

– Ну, Борис Ильич?.. За нашу победу?..

– Напрасно иронизируешь. Ты даже представить себе не можешь, как тебя ненавидит Кахетинский!.. Если бы нам с тобой не удалось сегодня эту ситуацию разрулить, на тебе, Пётр Петрович, можно было бы крест поставить. А сейчас ты на коне!.. Вот за это давай и выпьем!..

В дверь кабинета просунулась коротко стриженная голова:

– Пётр Петрович, не помешаю?..

– Заходи, Савва, заходи. Ты мне очень нужен, – Троицкий взял со стола бумажку с медицинским заключением о состоянии здоровья Героя и депутата Андрея Николаевича Новосельского и запечатал её в конверт. – Отвези в обком и постарайся отдать лично в руки Олегу Павловичу. Любопытно узнать, как товарищ Кахетинский реагировать будет. Потом всё подробненько нам расскажешь. Задача ясна?..

– А почему нет?.. – Савва принял из рук шефа "Медецинское заключение". – Зинаида Николаевна хотела по магазинам пройтись, что-то насчёт подарков к Новому году говорила, так, может, мне её и Матвея с собой забрать?.. После обкома мы бы в городе всё купили, в области выбор больше. К тому же Матвей Петрович очень кататься любит… Как считаете?..

– Я не против, валяй.

– А вам самому машина когда понадобится?

– Сегодня без тебя обойдусь. Так что гони в Обком и за подарками.

Ни слова не говоря, Савва спрятал конверт во внутренний карман пиджака и безшумно скрылся за дверью кабинета.

– Повезло тебе с шофёром, Пётр Петрович, – с завистью констатировал Мяздриков. – Таких, как Савва, не много помощников сыщется.

– Да, Савва у меня – чистое золото, – согласился Троицкий и после короткой паузы предложил. – Слушай, Борис Ильич, может, отменить к чертям собачьим юбилей?.. Честно скажу, с самого начала не хотелось мне его праздновать, а сейчас, после всей этой истории с вытрезвителем, тем более.

– На попятную пошёл?!.. Кахетинского ублажить хочешь?!.. – глаза Мяздрикова гневно сверкнули, – Что ж, валяй!.. Хлюпик интеллигентский!.. Только меня к себе в сообщники не зови!..

– Ты меня неправильно понял, – попробовал защититься Троицкий, но Борис Ильич и слушать его не стал.

– Выбрось всю эту дурь из головы!.. Третьего января во Дворце культуры "Нефтехимик" состоится чествование первого секретаря Краснознаменского Горкома партии Петра Петровича Троицкого!.. И баста!.. – он открыл свой блокнотик. – Я тут примерный сценарий вечера набросал.

Когда Семён Ступак вышел на улицу, на душе у него было так скверно, что в самую пору либо волком завыть, либо в петлю полезть.

Он предал!.. Предал свои идеалы!.. Свою профессиональную честь!..

Как он теперь посмотрит в глаза Шурочке Крохиной?!.. Что скажет Валерке Дербенёву, самому близкому другу и единомышленнику?!..

Ведь они так восхищались его фельетоном!.. И какими восторженными глазами смотрели на Семёна!.. Их восхищение его мужественным поступком поднимало журналиста в собственных глазах на невероятную высоту, вызывало в душе сладкое чувство гражданской гордости, и вот теперь… Он кубарем полетел из заоблачных высей, с треском шлёпнулся в лужу и превратился из отважного героя в жалкого отступника, который даже снисхождения не заслуживает.

Как он ненавидел себя в эту минуту!..

Что

делать?!.. Как дальше жить?!..

– Сеня! – раздался за его спиной знакомый женский голос. Ступак обернулся.

Перед ним стояла бывшая одноклассница Верочка Мальцева. Когда-то очень давно, совсем в другой жизни, они жили в одном доме, вместе ходили в школу и дворовая пацанва, завидев неразлучную парочку, злорадно кричала: "Жених и невеста! Из худого теста!.." Но Семёну и Верочке от этого было ни жарко, ни холодно: они дружили по-настоящему, им было хорошо друг с другом, и подобные дразнилки для них ничего не значили. И вдруг в восьмом классе случилась беда – Верочка заболела полиомиелитом. Её очень долго лечили, потом, летом сорок шестого года, она на три месяца уехала в Крым, в Евпаторию. Война только что закончилась, но известный на всю страну детский санаторий уже начал функционировать, и появилась надежда, что всё закончится хорошо. Ходили легенды, что именно в Крыму случались чудеса полного исцеления. Но с Верочкой такого чуда не произошло. Когда она с мамой вернулась в Краснознаменск, ножки её остались такими же скрюченными, как и до поездки. Теперь ходила она только с палочкой, переваливаясь при каждом шаге с боку на бок и подволакивая левую ногу. В разлуке они писали друг другу трогательные письма, Семён клялся Верочке в вечной дружбе, но при встрече с ней вдруг ощутил в душе какую-то пугающую пустоту. Он даже жалости к ней не испытывал, а только жуткую неловкость. Он не знал, о чём говорить, как вести себя, и ему всё время казалось, Верочка замечает в нём эту перемену, стыдился своей слабости, но ничего не мог с собой поделать. Мало-помалу они стали встречаться всё реже, Семён испытывал облегчение, когда удавалось избежать очередного свидания, а под новый, сорок седьмой, год Мальцевы вообще переехали в другой район, и "вечная" дружба закончилась сама собой.

– Сколько же мы с тобой не виделись, Сенечка? – похоже, Верочка была искренне рада, что они так неожиданно столкнулись на улице. – Лет десять?.. Одиннадцать?..

– Я не считал, – пробормотал Семён. В другое время он, может быть, и обрадовался бы этой нечаянной встрече, но только не теперь. Он почему-то боялся смотреть Верочке в глаза, а когда всё-таки взглянул мельком, то внутренне ахнул от восхищения.

За те годы, что они не виделись, Верочка стала необыкновенной красавицей!..

Под ровными дугами тёмных бровей светились загадочным блеском миндалевидные тёмно-зелёные глаза, отороченные густым пухом чёрных ресниц, чуть полноватые, но чётко очерченные губы лучились мягкой улыбкой, и несоответствие этой чарующей красоты лица с пугающим уродством походки создавало невыносимо тягостное ощущение какой-то высшей несправедливости.

Так не должно было бы быть, но так было.

– Всё-таки одиннадцать, – Верочка произвела в уме нехитрые вычисления. – Последний раз мы с тобой виделись двадцать шестого декабря. Помнишь, ты зашёл к нам проститься, и мы с тобой сидели на каком-то зелёном ящике и молчали?.. Ты ещё гладил мою руку… А сегодня двадцать седьмое. Значит, десять лет и один день. Вот здорово!.. Ой, я так рада!.. А ты?.. Нет?.. Ты что, не рад?..

– Я?.. Рад… Очень рад, – буркнул Семён.

– Сенечка, не лги, я же всё вижу. Ты что, думаешь, я на тебя сердита за то, что все эти годы ты ни разу не вспомнил обо мне?.. Какая ерунда!.. Я не дура и благодарна тебе за то, что ты не стал притворяться… Не врал, – успокаивала она Семёна, а тот готов был сквозь землю провалиться. – Признаюсь, я всё это время следила за тобой, за твоими успехами. А утром прочитала твой фельетон в "Смене" и загадала, что должна увидеть тебя сегодня. Видишь, сбылось! – и она залилась счастливым смехом.