Пётр и Павел. 1957 год
Шрифт:
– Да вы не волнуйтесь так, Иосиф Соломонович!.. Ну, что, в самом деле?.. Через неделю "Покров", из города батюшка приедет, вот тогда мы с вами и окрестимся. Согласны?..
– Спасибо!.. Спасибо, Алексей Иванович!.. – он крепко сжал руку Алексея. – Вы даже совсем не можете представить себе, что вы для меня сейчас сделали!..
И зарыдал в голос, не сдерживаясь и не стесняясь.
9
Мерно стучали колёса на стыках.
На столике у окна в такт перестуку колёс ложка билась о край гранёного стакана в металлическом подстаканнике, весело подпрыгивала и звенела… Из коридора в открытую дверь купе тянуло горьковатым
Павел Петрович лежал, уткнувшись подбородком в жёсткую волосяную подушку и не отрываясь смотрел в окно. Он сразу выбрал для себя верхнюю полку: за два дня пути, что предстояло провести ему в поезде, столько нужно передумать, столько проблем решить!.. А тут, наверху, никто его не потревожит, никто не сможет ему помешать.
Правда, время от времени с нижней полки раздавались утробные всхрапы-всхлипы соседа по купе – старшины-сверхсрочника, но к таким неудобствам человеческого общежития Павел Петрович привык за 8 лет лагерной жизни и теперь даже радовался, что рядом с ним есть живая душа.
Пожилой старшина был явно чем-то раздосадован и, как только поезд тронулся, тут же достал из кармана потёртой шинели завёрнутый в обрывок "Правды" солёный огурец и целенькую поллитровку, в какие-нибудь четверть часа ополовинил её и рухнул на полосатый матрас, скинув на пол обляпанные грязью сапоги.
И вот под аккомпанемент старшинского храпа Павел Петрович смотрел на унылый пейзаж, проплывавший за окном, и… улыбался, сам того не замечая.
Если бы кто-нибудь ещё неделю-полторы тому назад сказал ему, что по лицу его будет вот так безпричинно, по-идиотски блуждать безсмысленная улыбка, он бы только усмехнулся в ответ… Но сейчас…
" Что это со мной?.." – со страхом и недоумением он прислушивался к тому, что творилось у него в душе. Тихая радость сначала робко шевельнулась внутри, но потом осторожно, настойчиво стала заполнять всё его существо, заставляя чаще и сильнее биться неугомонное сердце. И стук колёс, и звяканье ложки в стакане, и запах дыма из коридора, и тоскливые картины за окном, и похмельный храп старшины на нижней полке – словом, всё, что окружало его в эту минуту, будило в душе тревожное ожидание и… Смешно сказать, но, что правда, то правда, – до боли знакомое с детства предчувствие…
"Господи!.. Какая глупость!.."
Впервые за долгие годы Павел Петрович ощутил, что он… счастлив. Только сейчас в поезде он понял это впервые. Как следует… Понял на самом деле… по-настоящему.
Свободен!..
Девятнадцать лет!.. Девятнадцать лет он ни на что не надеялся, ничего хорошего для себя не ждал, не верил, что такое возможно, и вот – свершилось!
В сентябре ему стукнуло пятьдесят четыре… А сколько осталось впереди?.. Пять?.. Десять?.. Пятнадцать?.. Много это или мало?.. Как и с какой стороны посмотреть. Если с точки зрения сытого, довольного всем человека, может, и немного… Но для зэка с таким стажем, как у него, – целая вечность.
"Сколько
В лагере его провожали двое: отец Серафим и Васька Щипач.
Идея прощального ужина принадлежала последнему, поэтому накануне Павел Петрович, испросив у начальника лагеря позволения устроить вечеринку с друзьями, поехал в город, дабы запастись продуктами и закатить своим подельникам настоящий пир. Каково же было его удивление, когда, зайдя в магазин, на дверях которого красовалось такое дразнящее бывшего зэка название "Продукты", он обнаружил на его полках длинные ряды маленьких банок с камчатскими крабами и большие, трёхкилограммовые, с болгарским конфитюром "Айва". А на огромном чурбаке, где когда-то в доисторические времена рубили мясо, лежал разноцветный и тоже доисторический монолит карамели "Подушечка". Поскольку, судя по всему, мясом здесь не торговали со времён Ноя, устрашающего вида топор был воткнут в чурбак рядом с конфетным монолитом и, по-видимому, служил инструментом для откалывания нужного веса "Подушечек" по требованию покупателей. Больше в этом продуктовом раю из съестного он не заметил ничего.
Впрочем, вино-водочный раздел магазина, хотя и не отличался богатым разнообразием, всё же был, как говорится, "в ассортименте". Помимо водки двух сортов, тут наличествовал портвейн "Анапа", ядовито-зелёный ликёр "Бенедектин", наливки "Спотыкач" и "Сливянка", а также трёхзвёздочный дагестанский коньяк!.. По-видимому, для местных гурманов.
– Чем же вы тут питаетесь? – спросил ошеломлённый Павел Петрович и, кивнув на магазинные полки, добавил: – Неужели ваша любимая еда – крабы с вареньем?
– Дед, ты, случаем, не с Луны свалился? – перегидрольная продавщица, в мятом, замызганном халате, была поражена не меньше покупателя. – "Чем питаемся?.." Божьей росой с ливерной колбасой, вот чем!.. – и захохотала. Весь лоснящийся облик её, а в особенности пугающих размеров бюст и мощная арьергардная часть говорили о том, что голодать этой даме приходилось не очень часто.
– Да нет, я не с Луны… Я тут у вас… поблизости… на зоне время коротал… Простите…
Продавщица вмиг посерьёзнела, уважительно и со значением кивнула головой, пугливо покосилась на дверь и, перегнувшись через прилавок, вдруг жарко зашептала:
– Могу бычки в томате предложить. Николаевского рыбзавода, плавленые сырки "Дружба" и бульонные кубики. Желаете?.. – и глубокомысленно подмигнула, как сообщнику. – Меня, между прочим, Тамарой зовут. Будем знакомы.
Павел Петрович тоже представился, галантно пожал протянутую лодочкой руку с облупившимся красным лаком на ногтях и подумал, что Лермонтов, вероятно, не предполагал, давая это имя своей царице, что возможна такая деградация некоторых Тамар в нашей стране. Оглянувшись на дверь, он тоже зашептал трагическим шёпотом: Всё давайте!.. И бычки, и крабы, и конфитюр, и, конечно же, пять "Дружб"!.. Гулять, так гулять!.. – и тоже заговорщицки, со значением подмигнул.
– А кубики?.. Если поштучно – два сорок.
– В кубики пускай детишки играют, – сострил товарищ Троицкий, но продавщица остроты не поняла и очень серьёзно спросила. О самом главном.
– Из "горючего", что брать будем? – Тамара уже признала его "за своего".
– Меня просили портвейн купить…
– Понимаю…
– А для себя я, пожалуй, коньяк возьму.
– Понимаю, – видно было, что Тамара полностью одобряет его выбор.
И вот теперь отец Серафим и Василий Щипачёв сидели в номере лагерной гостиницы у Павла Петровича и пировали, наслаждаясь щедрыми дарами местного продторга и лично продавщицы Тамары.