Пётр Машеров
Шрифт:
Бюро ЦК было сильным мозговым коллегиальным центром. На нем шли напряженная обстоятельная проработка и обсуждение разнообразных вопросов по нескольку часов. Сюда нельзя было идти неподготовительным. Демагогов и «лалашников» здесь не терпели. Надо заметить, многим на заседаниях «хорошо» доставалось. Если речь шла о больших недостатках, Машеров очень злился, иногда срывался. Его продолжительные, хотя и глубокие, выступления иногда надоедали, но он никогда не говорил глупостей.
На одном из заседаний бюро утверждали членов коллегии Министерства строительства. Заведующий отделом дал наилучшую характеристику молодому мужчине. Но
— Работник он хороший. Но недели две назад заснул в сквере перед обкомом партии. Почему заснул, думаю, объяснять не надо. Не на работе устал. Но место же выбрал для отдыха…
Смирнов был въедливым, насмешливым. В зале — смех. Можно, казалось, все превратить в шутку. Но нет… Машеров даже переменился в лице.
— Было такое? ..
Претендент потупился.
— Виноват. Выпили с товарищем по институту.
— Снять вопрос с повестки. Можете быть свободны. Работайте на своем месте. Но еще один факт… — и повернулся к министру: — Вы знали об этом?
Иван Матвеевич Жижель, профессионал своего дела, искренний белорус, друг многих писателей, — в молодости был актером, играл в театре у Голубка, подхватился:
— Партком треста дал оценку. ..
— Объявить министру выговор за подбор кадров и что не проинформировал отдел! — жестко высказал Машеров.
Категорически, без голосования. Жижель сидел рядом с Иваном Шамякиным. Писатель, еще молодой, с юмором воспринял этот веселый эпизод, но поразился, ощутив, как задрожал заслуженный строитель. Ему стало жаль человека.
— Успокойтесь, Иван Матвеевич. Что вы так расстроились? Не будут вам записывать выговор, — попытался утешить министра.
— Как успокоиться, брат ты мой? Да и не это волнует — запишут, не запишут. С 1925 года в партии, и не имел ни одного предупреждения даже, — оправдывался Жижель.
– А вы скажите об этом Петру, только выберите момент после вопроса, который успокоит и порадует его.
– Думаешь, послушает?
– Вы же его лучше, чем я, знаете, он - добрый.
– «Добрый»...
Шамякин, как член ревкомиссии ЦК, после рассмотрения остальных вопросов остался в зале, его заинтересовало, чем закончится история с Жижелем?
Заседание продолжалось пять часов. И все это время старый человек волновался. Наконец он улучил момент, попросил слово.
– Петр Миронович, больше сорока лет в партии и… не имел ни одного взыскания, — и.. захлебнулся человек, пропал голос.
Он внимательно посмотрел на него, понял о чем речь, снисходительно улыбнулся и обратился к членам бюро:
– Ну, что, товарищи? Предлагаю ограничиться замечанием.
Все его дружно поддержали.
И Жижель вмиг стал Жижелем, в коридоре - юморист, хохотун, анектодчик, как Андрей Макаенок. Между прочим, Ивана Матвеевича любил Якуб Колас, в доме его Жижель был первым гостем на любом празднике, юбилее. Человек этот был необычной энергии и настоящий строитель. Восстановление Минска, лучшие его районы, к примеру, Ленинский проспект, от Дома правительства до площади Победы, застраивались под его руководством. Такими были коммунисты!
Заведующие отделами, помощники первого секретаря тоже имели свои «влиятельные» места. Этой традиции придерживались и в дальнейшем. Кстати, о помощниках первого секретаря. Их статус был довольно высок. Как правило, они являлись
У Машерова был свой подход. В работе он отталкивался от установок, навязанных сверху, искал для них оригинальное решение. Как правило, утвержденная им группа из помощников, компетентных людей из партийного и хозяйственного аппарата для подготовки статей и бесед приглашалась к первому секретарю. Хозяин кабинета к таким беседам тщательно готовился, всесторонне их продумывал, настраивался на поиск свежих взглядов. Горячо приветствовал, восхищался, когда кто-то находил непривычный поворот мысли, интересную идею, развивал и углублял ее, насыщал и конкретизировал. Такой элемент творчества обязательно присутствовал в его характере. С каждым работником или группой товарищей он мог говорить по нескольку часов, собирать их по нескольку раз. Бывало, сидят на даче помощники первого секретаря ЦК, готовят доклад, и неожиданно приезжает Машеров, входит в комнату и говорит:
— У меня возникли некоторые идеи, - и начинает несколько часов подряд спорить со всеми, доказывать и убеждать.
После таких бесед выслушивались разные мнения, высказывались оценки, делались выводы, исполнителям оставалось нередко заняться лишь подбором фактуры. Но работа над материалом продолжалась, шло углубление выводов, правился текст. Неудивительно, что во многих республиках при подготовке статьи, докладов на пленумы из библиотек «изымались» белорусские газеты с «машеровскими» речами.
В приемную первого секретаря часто звонили помощники Брежнева и недовольно выговаривали:
— А что это ваш Машеров полез не туда? Неужели недостаточно сказал наш Генеральный?
Их возмущало, что белорусский лидер не любил стереотипов, строил доклад по-своему. Его выступления получались яркими, насыщенными фактами, философско-публицистическими. Правда, ради формальности и обязательной атрибутики, которых требовали «сверху», по традиции он упоминал и имя Брежнева.
В большинстве своем помощники - люди подготовленные, владеющие неплохим пером, отлично разбирающиеся в сложнейших служебных ситуациях. Они каждодневно наблюдают своих руководителей, знают о них все не понаслышке, а видят вблизи и, естественно, лучше, чем кто-либо другой, могут оценить достоинства и недостатки шефов, их сильные и слабые стороны, внутренний мир. Кроме того, они чаще, чем другие, общаются с семьями руководителей и с близкого расстояния видят личную жизнь «избранных» семей. Может быть, поэтому каждый руководитель так скрупулезно, придирчиво и неторопливо подбирает себе помощника, дорожит им и расстается с большой неохотой. Если же расставание все же неизбежно по тем или иным причинам, то оно делается с выдвижением, как бы в благодарность и с надеждой на длительное молчание. Словом, стараются разойтись полюбовно...
Возьмем того же Виктора Яковлевича Крюкова. Он помогал четырем первым секретарям ЦК КПБ. И все высоко ценили потомка кубанского казака. Прежде всего за умение угадывать мысли начальства. Он знал, что и когда сказать. Кого и когда впустить на прием. Какое у первого настроение. За коммутатором связи, среди десятка «горячих» телефонов действовал прямо-таки как жонглер. Так артистично и легко все у него получалось. Даже мат или иное соленое словцо, любимое кубанцем, воспринимались беззлобно, к месту.