Петр Великий, голландский. Самозванец на троне
Шрифт:
– Можжевеловой, Aleksashka…Только она одна от этой напасти помогает…
Меньшиков достал штоф с водкой, принюхался, проверяя, то ли достал, и задумавшись, нацедил в серебряную ложку.
– Нет, тут ложкой не обойдёшься… Два полных стакана!
Великан мигом осушил предложенное, даже не поморщившись. Закуска тоже не понадобилась.
– Джунгли Колумбии, продолжил он, – место плохое, не приезжай туда никогда… – прошептал и забылся тяжким сном.
Меньшиков внимательно смотрел на человека, обещавшего ему могущество, а сам же мучился неизлечимой болезнью и был так слаб
И точно. наутро царь был здоров и весел. Вышел на палубу корабля, не побаиваясь ветра и холода. Меньшиков попробовал изобразить подобное, но поспешно накинул тулуп.
– Мин херц, холодно… Простудитесь ведь…
– Ничего. для моряка- лучшее лекарство- морской воздух, – и опять зло рассмеялся, – ничего, и Вильгельму покажу… Плевал я на него.. – говорил он уже по-русски.
Во дворце принимали Питера по-царски, стоял караул из гвардии штатгальтера, сам голландский властелин вышел навстречу Царю.
– О, возлюбленный брат мой, – произнёс Вильгельм, и пристально посмотрел на Русского государя.
Штатгальтер Нидерландов и король Англии выглядел вполне основательным и сильным человеком. Тонкое волевое лицо, находящееся будто в плену обширного вороного парика, украшенное ухоженными усами. По виду, здоровье представителя династии Оранских было не очень, но и Питер знал, что Вильгельм отчаянно смел и умен, что доказал, свергнув короля Якова Стюарта с английского престола.
Питер чуть покровительственно усмехнулся, и по взгляду этого монарха понял. что тот знает, кто он такой. Пальцем поманил к себе дьяка Возницына, и на ломаном русском произнёс:
– Переводи…
Лефорт, этот швейцарский хитрец и проныра. спрятал улыбку под надушенным платком, а Головин гордо опёрся на свою трость. Видимо, боярин оценил умение и ловкость нового царя.
– Я здесь что бы приветствовать своего брата Вильгельма, короля и штатгальтера…
Возницын переводил намеренно заковыристую речь Петра. Было сказано, что царь желает нанять мастеров и математиков для навигацкой школы в Москве. Больше Вильгельм нахально на русского владыку не взирал.
Дальше был дан обед и бал в честь русского царя. Придворные дамы были удивлены, что гость с Севера не чужд галантным увеселениям.
Пётр подошёл к Лефорту, генерал снова расшаркался, демонстрируя всяческую преданность.
– Я снова рад видеть ваше царское величество… – произнёс он.
– При малых приемах и балах называть меня просто- герр Питер, – произнёс царь.
– Как будет угодно вшей милости…Нам необходимо посетить Вену, двор императора Леопольда. Но жто произошло позже.
Тревога на Москве
Боярин Ромодановский сидел за столом итальянской работы. Непростым, особенным, а сделанным для дел важных. Сотворил сие чудо венецианский мастер Николаус Креспи, как рассказывал Фёдору Юрьевичу дьяк Посольского Приказа, заказавшего такую приятную штуку. Сидел боярин за резной доской, нарадоваться не мог. С каждой стороны по три ящичка добрых, посередине- ещё один большой ящик, закрывавшийся на ключ. Изящная
Читал письмо, писаное Меньшиковым от имени царя. Да, уж почти год Великое Посольство в Европе, колесит по столицам. И царь теперь на месте, русский язык учит… Лишь выучил, так что б получше… С улицы чуть потягивало холодом и сыростью, и Ромодановский, славившийся тучностью, укрылся громадной плотной шубой, запахнулся поплотнее.
– Врут всё, что тучные, дескать не мёрзнут, – прошептал он, – зябко то как!
Налил себе в серебряную рюмку водки и с удовольствием выпил. Так, кажется потеплее стало, с удовольствием подумал боярин. В дверь постучали, отвекая от дел. Ромодановский спрятал приборы, и строго сказал:
– Кого там несёт, на ночь глядя!
Но всё одно, зашуршали, заскрипели. Заглянул подьячий Фоменко, весёлый парнишка, с посада. И служит хорошо, преданно, и быстр умом , разумен…
– Батюшка, вот письмо от боярина Троекурова, Ивана Борисовича.
– Сюда давай, быстро!
И полные пальцы, унизанные перстнями, потянулись за посланием. Придвинул к себе подсвечник с тремя горящими свечами. Быстренько сорвал печать и развернул бумажный лист. привычно опустил славословие, и начал читать только с дельного и важного:
« … Пришли на Москву выборные стрельцы из Великих Лук. Ругали меня поносно, требовали жалованье и хлеб. Мол, в Новгород обозы с жалованьем царским и не пришли, и худо им приходится. Так что надо искать серебро… »
– Сам – то видывал, стрельцов-то?
– Так был. Приходили в Приказ, ругали всех срамно… Хорошо, что подьячих не побили. Особо вот. Василий, по прозвищу Тьма. Уж больно дерзкий…
– Отпишу в Приказ Большой Казны, что бы выдали стрельцам жалованье. Прозоровский всё верно сделает. И на словах, что бы Иван Борисович стрельцам сказал, что по распутице зерно задержалось, скоро доставим корма.
– Спасибо, батюшка наш, – и посланец низенько поклонился, дан шапка свалилась от усердия.
Впрочем, подьячий тут же её поднял, и осторожно переступал, боясь запачкать плетёные коврики на полу.
– Ну иди, не мешкай. дела у меня, – и боярин выгнал челобитчика.
Посидел за столом, подумал и позвонил в колокольчик. Скорее подождал, что бы не было чужих ушей рядом. Пришёл доверенный холоп, его спальник, Сенька.
Толковый был мужик, исполнительный да верный, и боярин заботился о челяди. Одет спальник был вполне прилично, в добрый кафтан серого сукна, шаровары, юфтевые сапоги, шапка с беличьей оторочкой.
– Васька-то при деле, с Фомой? – спросил князь-кесарь у спальника.
– Так дело завсегда найти можно, батюшка… Какое -никакое, а всега оно есть!
– Ты не юли передо мной! – и боярин хлопнул ладонью по столу.
Но так, хлопнул не сильно, милостиво. Порядка для, что бы не забывался Семён, не брал на себя лишнего.
– Сюда обоих, и быстро…
Спальник кивнул, и быстрым шагом пошл исполнять. Боярин достал кошель небольшой, насыпал туда копеек двадцать. подумал, положил ещё пару алтынов.