Певец тропических островов
Шрифт:
— По крайней мере месяца полтора, — ответила она. — И хорошо бы прямо с завтрашнего дня.
Адвокат невольно взглянул на календарь.
— Круглые сутки?
— Да. Во сколько обойдутся сутки… в пересчете на злотые? Может быть, вы знаете?.. Разумеется, я спрашиваю совершенно неофициально… — Барбра опять слегка выпятила губы. Возможно, она таким образом сдерживала улыбку; хотя адвокат теперь уже не был в этом уверен. Во взгляде ее несмеющихся глаз по-прежнему сквозила беспомощность.
— Полагаю, это зависит от ряда вещей…
— Каких?
— Неофициально могу вам сказать,
— Вероятно, поездки на такси тоже надо учесть? И так далее. Но ведь, наверное, существует какой-то тариф. Сколько?
— О господи! — вздохнул Гроссенберг. — Право, не знаю, что вам ответить… — Он задумался. — Ну, скажем, двадцать пять злотых в день… примерно…
— Стало быть, всего…
— Что — всего?.. — удивился адвокат. (Он почти чувствовал у себя за спиной те самые крылышки, о которых уже говорилось, да и нимб невинности, казалось, засиял у него над головой.) — Ах, вы все еще об этом? Хотите подсчитать? Сейчас… — И, взяв карандаш, стал записывать в блокнот: — Шесть недель по двадцать пять злотых в день…
— Не трудитесь, — перебила его Барбра. — Тысяча пятьдесят злотых!
Гроссенберг поднял голову:
— Что-о?
— Проверьте, если угодно…
Ну конечно, черт подери! Адвокат вспомнил, что ему рассказывал Вахицкий. Воистину — Эйнштейн! Он умножил на листочке шесть недель, то есть сорок два дня, на двадцать пять, получилось действительно 1050…
— Так что же вы мне посоветуете, господин адвокат?
— Видите ли, — начал он, поглядев в пространство. — Мне в самом деле жаль, что лично я ничем не могу вам помочь. — Он избегал ее взгляда. — Но у меня был помощник, который теперь работает у одного из моих коллег…
— Дайте мне номер его телефона.
— Пожалуйста… — И улыбнулся: — Я вижу, вы даже не записываете.
— Зачем? — Барбра выпятила губы. — Я и так запомню. — Она было поднялась, но снова села, положив на колени красную лакированную сумочку. — Простите, еще одно… Надеюсь, у моих хозяев… у которых я живу… не будет неприятностей?..
— Вы живете там с мужем?
— Нет, с мужем уже живет она… — Барбра отвела взгляд от адвоката и мрачно посмотрела куда-то в сторону. — Полагаю, им… то есть тем, кто будет за мной следить, неважно, где он живет. Им надо знать, где живу я. Я снимаю комнату на Мазовецкой, в семье пенсионера. Он, кажется, бывший инженер, работал когда-то на железной дороге… то ли на заводе "Урсус", не помню. У него есть жена, симпатичная старушка. Кажется, недавно они выдали замуж последнюю дочь… Попала я к ним случайно, по объявлению в газете. Они сдают кабинет хозяина… Там стоит его письменный стол, закрытый раздвижной крышкой, а на стенах висят фотографии каких-то локомотивов… Может быть, дизельных, не знаю.
И еще там есть большой черный кожаный диван, на котором я сплю. Кабинет просторный, два окна, оба во двор. Меня это вполне устраивает, к тому же близко от центра… Впрочем, думаю, им безразлично, на каком диване я сплю, тем более что сплю я на нем одна, — закончила Барбра.
— Вам совсем не обязательно было мне все это рассказывать…
Адвокат
— Слушаю вас, — сказала она.
— Что?
— Мне показалось, вы еще о чем-то хотите спросить…
— Да, пожалуй… — ответил он. — Вы попали сюда случайно или вас кто-нибудь ко мне направил?
— Просто я о вас слыхала, господин адвокат… Вот и все… — Она встала и протянула руку. — Спасибо… Ох, чуть не забыла… Вы, кажется, знаете пана Вахицкого? — Она опять села.
Лицо Гроссенберга (так ему по крайней мере показалось) ничего не выражало. Однако ответил он несколько неуверенно:
— Зна-а-ю.
— Думаю, я могу полагаться на него так же, как на вас?
— А при чем тут он?
— Улица Видок, три.
— Что?.. — удивился адвокат. И вдруг понял…
Барбра улыбнулась и встала. Что-то пастельно-синее и красное взметнулось над креслом. Обутые в туфельки на низком каблуке ноги с мускулистыми икрами балерины, мягко, но как-то подчеркнуто решительно ступая, зашагали по устилающему пол ковру к двери в переднюю. Что и говорить, в том, как Барбра Дзвонигай уходила, чувствовалась профессиональная выучка. В передней уже стояла горничная, которая подала ей пальто.
Глава двенадцатая
А вот что примерно происходило тем временем с Вахицким.
В конце июня, вскоре после волнующей беседы с библиофилом Тетем на крыше "Спортивного", к нему (Вахицкому) обратились не то из исторического отдела, не то из отдела документации ГИВСа с просьбой сообщить как можно больше биографических данных о его матери, а главное — принести оставшиеся после нее фотографии или еще какие-нибудь принадлежавшие ей вещи, которые могли бы пригодиться отделу в проводимых исследованиях. Вахицкого чрезвычайно любезно попросили зайти в любой удобный для него день утром, чтобы при личной встрече обсудить этот вопрос, представляющий большой интерес для службы документации и архивов.
Главная инспекция вооруженных сил размещалась на Уяздовских Аллеях во внушительном, несколько тяжеловатом сером здании с широкими черными (поскольку все они были распахнуты) окнами. Крыша дома была украшена разного вида гипсовыми шлемами, щитами, гусарскими крыльями и скрещенными пиками. На первом этаже, среди множества других, находился кабинет, заставленный библиотечными шкафами, куда Леона провели безо всяких формальностей. Принял его совершенно лысый, хотя совсем еще молодой, человек, имевший в своем гербе баронскую корону ван Турмов, но носивший давным-давно переделанную на польский лад фамилию Вежица. Молодой человек был в мундире поручика военно-морского флота, что сразу расположило к нему Леона; на Вахицкого повеяло морем — всего лишь Балтикой, если быть точным, но ведь и балтийские волны легко могут занести человека в Бискайский залив, а затем, обогнув Африку, прибить к знойным берегам тропических островов.