Пиночет
Шрифт:
– А техника? Автокран?
– Ныне черта можно за поллитру купить. Заводы свои подсобные хозяйства бросают. Не нужны. А эти фермеры-мелмеры... Кидаются очертя голову, а потом...
– Вот ты бы и шел в фермеры.
– Не с нашим умом, - отмахнулся Моргун.
– Твой батя, еще попервах, правильно сказал: "Не с вашим умом туда лезть. Живите как жили. Работайте - и все у вас будет". Он это правильно говорил.
Все нужное, конечно, сыскали. И все сделали.
А во дворе, провожая гостей, радушная Моргуниха словно слышала
– Работаем и не жалимся... Я работаю, и он работает, сын, и дочь, и сноха - все работаем, трудимся. Такая наша жизнь.
– Она провожала гостей не с пустыми руками: - Варенички тут, блинцы... Берите, берите. Куда вас ныне бог припутит, день долгий.
Проводили гостей за ворота: приземистый Моргун, крепкий еще мужик, с пузцом, словно кормленый паучок, хозяйка - на голову выше, опрятная приглядная баба, в чистом переднике, цветастом платке; она всегда была чистохолкой: на ферме ли, при коровах, и дома.
– С утра ездит, - сказала Моргуниха.
– У свиней был и у нас, на ферме.
– Видно, по работе...
– вслух подумал Моргун.
– А может, отец просил поглядеть. На смертной доске, а об колхозе душа болит.
– А может, он в председатели, заместо отца?
– Нашла дурака, - хмыкнул Моргун.
– Ни клят ни мят сидит.
– А мальчишка с ним, - усмехнулась Моргуниха.
– Как со старым Корытиным. Может, и правда корытинский?
– Бог знает. В ногах у них не стояли. Да и не нашей голове об этом болеть. Ты ведь тоже на машину жалилась?
– вспомнил он.
– Чего?
– На малых оборотах глохнет.
Моргуниха ездила на работу на стареньком синем пикапе, удобная машина. Она и сейчас стояла здесь, у ворот, рядом с колесным трактором самого Моргуна.
– Погляди... А я побегу, молоко надо откинуть.
И сразу про гостей забыли, погружаясь в дела обыденные, свои.
А гости, отъехав, поминали хозяев.
– Напоролся...
– похлопывая себя по округлившемуся животу, говорил мальчик.
– Неделю можно не есть. Моргуны богато живут. Новые "Жигули" купили. Да еще старые есть и мотоцикл "Урал". И Моргуниха на "Москвиче" рулит. Хорошо живут...
Он говорил и потихоньку задремывал, голова клонилась на грудь. Апотом в сторону повело, и он ткнулся в руку Корытина, не доставая до плеча. Заснул.
Корытин смотрел на дорогу, чуял тепло мальчика, приникшего к нему, и думал: "Может, и вправду - братишка, младший..." А потом вспомнился синий пикап, который поутру встретился, когда подъезжали к молочной ферме. Пикап ехал не пустой - пригруженный. А за рулем была Моргуниха.
Мальчик спал до самого хутора, разомлев. И на хуторе, едва разлепляя глаза, указал путь к своему дому. Корытин подвез его ко двору:
– Приехали. Просыпайся.
На гул мотора выглянула из двора мать мальчика и спросила:
– Наработался? Не проснется никак...
Мальчик зевал, жмурился.
– Ничего. Ваха быстро разбудит. Завтра, а может,
Мальчик вскинулся, глаза округлил, не понимая:
– Куда заберет?
– В пастухи. Некому, говорит, скотину пасть. У него много: гуляк, овечки, козы. Да свиней развел...
Корытин вышел из машины, спросил:
– Это у которого были?
– Он...
– кивнул головой мальчик.
А мать его, словно оправдываясь, стала говорить:
– Чем гайды бить у конторы, пусть попасет. Ваха наличными обещал деньгами. Хоть обувку с одежкой к школе купить. От колхоза не дождешься.
– Она была еще не старой, но траченной вином и жизнью. Она перед Корытиным или перед белым светом оправдывалась: - Сказали бы - не работаю, а ведь стараюсь, никто не укорит, телята у меня сроду хорошие. Пишут в конторе по триста да по четыреста тысяч. А где они, эти тысячи? На хлеб не выпросишь. А нас трое...
– Она вздохнула, погладила сына по голове, спросила: - Попасешь?.. Ваха, он добрый. Наличными, сказал, заплатит, по сто тысяч.
– Пацаны его задавучие, - опустил голову мальчик.
– Крутяки.
– Чего тебе пацаны... В степи будешь пасти.
– Ты не знаешь...
– жалобно проговорил мальчик, в глазах его плеснулся нешуточный страх.
– Они - наглые, их все боятся... Они...
– Ну, не съедят тебя...
– отмахнулась мать и предложила гостю: - Окрошкой вас накормлю. С квасом. Похлебайте холодненького.
– Спасибо. Лишь откушали.
– Мы у Моргунов ныне обедали, - похвастал мальчик.
– Утятина, вареники, блинцы с каймаком... От пуза.
– Моргуны... Не нам чета.
– А я тебе говорю: иди в доярки, я сам буду молоко возить, на велике. А зимой - на санках. Я флягу запросто упру. Вот и заживем...
– Мели, Емеля...
– остановила его мать.
– Болтаешь языком.
– И у Корытина спросила: - Отец-то как?
– Хорошего мало.
Женщина опустила глаза.
– Хоть квасу попейте. Свежий квас. В погребе стоит. Ваня, достань кваску. Заходите...
Корытин вошел во двор. Почудилось ему в голосе собеседницы не праздное любопытство, но сердечная боль об отце. Наверное, все же не зря шли по хутору поголоски о старом Корытине, об этой женщине, о сыне ее.
Подворье было обычным, с аккуратными грядами сизого лука да кружевной моркови, высокой картофельной ботвой. Возле дома - навес; под ним - стол и скамейки. Все прибрано.
Ваня принес из погреба четверть с квасом. Женщина обтерла кружки чистым полотенцем, налила питье и снова спросила:
– Значит, плохой, не поднимется?
Корытин в ответ лишь вздохнул.
– Господи, господи...
– проговорила женщина.
– Как жили...
– Она была еще не старой, со следами былой миловидности.
– Как жили при нем... Горя не знали. Хату колхоз построил. Детсадик бесплатно, в школе тоже бесплатно кормили. Правда что - коммунизм. Лишь не знали про это. А ныне... Скоро и работы лишимся.