Пиночет
Шрифт:
– Ну, хватит...
– остановил речи своей хозяйки Степан.
– Иди...
– Вот и хватит.
– Она будто послушалась его, поднялась и пошла, но напоследок бросила: - Люди цветут, а мы...
– Замолчи!
– прикрикнул Степан неожиданно резко.
Его услышали дочери, смолкли. К ним и ушла хозяйка, принялась им что-то вычитывать. А хозяин, словно лишний пар спустив, сказал задумчиво:
– Туда-сюда кидаешь умом. И везде, парень, - решка.
– Вы перед другими еще козыри, - возразил ему Корытин.
– Другие колхозы разве сравнить? У них все порезано, коровьего мыка нет, стены доламывают.
– И мы того не минуем, - твердо ответил Степан.
– Вот-вот зашумим: спасайся
Он помолчал, а потом неожиданно улыбнулся, вспомнил:
– Мы когда переехали сюда из Кумылги, прямо не верили: чудо какое-то. Каждую неделю - выходные. В клубе - концерт, артисты приехали. А хочешь, в город поезжай, в цирк, на своем автобусе. И все - бесплатно. На стадионе соревнования, тренировки. Я в городки играл. По области всех побивали.
Он сидел большой, чубатый, ручищи - могучие, для таких городошная бита игрушка. Корытин помнил, как одним ударом сбивал Степан фигуры. Ахнет - и смел. Ахнет - и новую ставь.
И вдруг этот богатырь пожаловался негромко, оглядываясь на жену:
– Ну, не могу я воровать. Понимаешь, не могу.
Но жена услышала:
– Надо у людей учиться, а не слезы точить. Техника - в руках. Люди при технике...
– Замолчи!
– крикнул Степан и снова стал говорить Корытину, жалуясь, негромко: - Ну, не могу. Не привык. Мне стыдно. Я сроду колхозного пальцем не тронул. Я работал. Я этого зерна по двадцать, по тридцать тонн зарабатывал. Девать было некуда. И деньгами хорошо зарабатывал. Каждый месяц получал, потом - премии: за уборку, по результатам года, тринадцатая зарплата. Мы раньше даже свиней не держали. Надо, осенью покупаем тушу. На курорты ездили, по путевке. В Германии были, в Польше, в Болгарии, на Золотых Песках, в Прибалтике. Я работал и зарабатывал. Зачем мне воровать? И я не привык. У меня и батя всегда говорил: работать надо. Я с ним с тринадцати лет. В тринадцать лет, в первую уборку, больше трех тонн заработал. Ну зачем мне было воровать? И поэтому я не могу. Мне кажется, что все видят, глядят. Мне стыдно... Ты веришь, братушка, мне стыдно... И красть стыдно. И стыдно, что семью не могу обработать. Вот и кидай умом. И везде получается - решка. Другая жизнь пошла. К ней не применишься. Сломался трактор, идешь к механику, шестерню ли, подшипник какой, и ответ один: "Сам ищи". Где искать, кто мне где положил? Весь чермет, все свалки десять раз перебрали. А он свое: "Ищи!
– И весь сказ.
– Тебе работать, значит, ищи. Покупай. Денег нет? Значит, станови трактор, иди домой". Вот и все разговоры.
Корытину все дела колхозные, все беды были известны. Но думалось прежде, что колхоз отцовский все же покрепче. Он и был крепче: земля обработана, скотина - живая. Но что проку...
– Ты лучше кума поспрошай, может, у них кому машину нужно. Все же район...
– сказала хозяйка.
– Чего?
– не поверил Корытин.
– Машину продаете?
– Приходится, - нехотя отозвался Степан.
– Ты чего?.. Это какую за уборку получил? Награда?
– Она самая. Конечно, жалко. Но обойдемся мотоциклом.
– Награды... За наградами тоже приезжали. Продай да продай, - сказала хозяйка.
– Ордена?
– Да. Приезжают. Чужие спрашивали. И свои - сынки Вахины. Ведь узнали. Два ордена Ленина, говорят, и этот... Революции. Это большой какой. А откуда узнали? Кто им доложил?
– А чего узнавать, - объяснила одна из дочерей.
– В школе папкина фотография, большая. Там он со всеми наградами.
– Ну вот! Весь белый свет знает. Залезут и упрут. Может, и вправду лучше продать? По сколько они обещали?
– За Ленина пятьсот, за Октябрьскую революцию тоже пятьсот тысяч.
–
– А за медали и вовсе...
– Те вовсе негожи. А их чуть не десяток.
– Семь, - подсказала одна из дочек.
– А почетных грамот и дипломов шестьдесят три и у мамки - двенадцать.
– Вот бы чем торгануть, - засмеялся хозяин.
А Корытин спросил его:
– Может, тебе землю взять? Три, даже четыре пая у тебя. Поздновато, конечно...
– Не хочу и думать об этом, - решительно отказался Степан.
– Чем ее ковырять, эту землю? На гранях отведут, за тридцать верст. Один тракторишко если и выделят, то - утиль. А семена, горючее, удобрения? Где брать? На какие шиши покупать? Это - одни слезы... Кто попервах выходил, те еще дышат, но тоже через раз. А у нас в колхозе, сам знаешь, неплохо жили и никто в эти фермеры не стремился. Работайте, твой батя говорил, - и все будет. И не суйте нос... Оно и верно, кум. Тот же банк. Скакой стороны к нему подходить? Там бумаги, там надо расписываться за все. Обдурят. А продавать зерно? Какие из нас купцы? Облапошат. Нет, не с нашим умом. В колхозе выросли, с колхозом и помирать.
Хозяйка издали, через двор, но разговор услышала и попросила, тревожась:
– Не надо, кум, его туда пихать. Последней хаты лишимся. Да-да... Отымут. Были такие случаи. Отведут глаза, подпись поставишь, а потом милиция все забирает, вплоть до хаты. Это - истинная правда, кум. Нашего брата всяк норовит обмануть. Уж лучше по-старому, в колхозе. Тебя- в председатели, заместо отца.
– Это кто придумал?
– спросил Корытин.
– Идут поголоски...
– пожал плечами Степан.
– Всякое говорят. Может, возьмешься? Берись, - попросил он.
– Ты все же при власти и в силе, голова варит. Иначе нам точно решка. Без хозяина - вовсе конец. Поставят абы кого... Вон в Грачах. Поставили бабу - и за ночь разнесли мастерскую. Все дочиста. Вплоть до ворот.
– Сами же разнесли, - сказал Корытин.
– А то кто же, сами...
– подтвердил Степан.
– И правильно сделали, - постановила хозяйка.
– Хоть чем да поджились. Иначе бы председательше в карман утекло. Она всю скотину за месяц на север отправила. Дуракам глузды забила: там - цены, там - цены... И ни скотины, ни цен никто не увидал. Зато сынок ее в городе магазин открыл. Вот и радуйтесь... Всяк норовит обдурить. Такое время.
Корытин стал прощаться. Уже стемнело. Проводили его до ворот.
– Может, и правда, кум, - попросила хозяйка.
– Как мы хорошо жили при твоем бате! Может, и ты возьмешься?..
Что мог Корытин ответить, что обещать?
Проводили гостя за ворота. Вечер еще не принес прохлады. Веяло теплом, ароматом цветов, которые росли в палисаднике.
– Цветы у вас красивые, - похвалил Корытин.
– Молодцы, девчата.
Он постоял возле палисадника. Время было позднее. Но еще не погас в мире летний призрачный свет. И без огня виделась улица, дома.
Хозяйка подала узелок.
– Тут - рыба, сметана, пышечка. Позавтракаешь.
А младшая из ее дочек успела нарвать букет цветов.
– Возьми, крестный, - сказала она.
– У тебя же нет, а у нас - много. А хочешь, мы и тебе цветов насадим. Они еще успеют, вырастут.
– Спасибо, мои хорошие. Рук не хватит донесть ваши подарки.
– Мы поможем!
– ответили ему хором.
Помогли. Проводили все трое. И пока шли, старшая говорила и говорила:
– Крестный... Мамка сама жалуется: нет денег, спасибо, бабушка пенсию получает, ее обираем, папку ругает каждый день... Но их ведь и не будет в колхозе, денег. А жить надо. Ну, кончу я техникум, получу диплом. А куда с ним идти? А манекенщица - это специальность. У нас в городе есть дом моделей. Может, у меня получится. Жить-то надо.