Письма к Евгении или Предупреждение против предрассудков

Гольбах Поль-Анри Дитрих

И вместе с тем бог упорно не оставляет надежды на исправление этого народа; чтобы сделать его достойным себя, бог ни на минуту не спускает с него глаз; в угоду ему уничтожает целые нации, попустительствует ему в грабежах, насилиях, изменах, убийствах, узурпации; одним словом, он позволяет этому народу все, лишь бы привести его к цели; он то и дело посылает вождей, пророков, чудотворцев, которые безуспешно стараются привести иудеев к повиновению богу. Вся история Ветхого завета только и говорит, что о бесплодных попытках бога преодолеть упорство своего избранного народа; он применяет для этого и благодеяния, и чудеса, и наказания; то он дает ему власть над другими народами и позволяет их ненавидеть, грабить, уничтожать; то он допускает, чтобы те же самые народы подвергали невероятным жестокостям его избранников; он предает иудеев в руки врагов; иудеев покоряют идолопоклонники, подвергающие их оскорблениям, издевательствам и неслыханным пыткам, заставляющие их приносить жертвы идолам и надругаться над законами собственного бога. Потомство Авраама подпадает под иго нечестивых; ассирийцы, персы, греки и римляне подвергают иудеев самым кровавым истязаниям, самым жестоким надругательствам; для наказания иудеев бог допускает даже осквернение своего храма.

И, наконец, чтобы прекратить муки своего возлюбленного народа, бесплотный дух, сотворивший вселенную,

посылает на землю собственного сына (1). Говорят, что он предупреждал об этом иудеев через пророков, но таким странным образом, что мог только помешать узнать этого сына, когда он явился. Из любви к иудеям этот сын божий вочеловечивается и приходит на землю для того, чтобы просветить и наставить иудеев, освободить их и сделать самым счастливым народом в мире. Наделенный божественным всемогуществом, он творит самые поразительные чудеса, которые, однако, ни в чем не убеждают иудеев; он может сдвинуть горы, но переупрямить иудеев не в состоянии и, несмотря на все чудеса, вместо того, чтобы их обратить и спасти, он вынужден сам с позором претерпеть муки и умереть на кресте, как последний злодей. Бог приговорен к смерти людьми, которых пришел спасти! Предвечный ожесточает и ослепляет людей, к которым посылает собственного сына; словно он не предвидел того, что сын его будет отвергнут; да что говорить!
– он сам позаботился, чтобы его сына не узнали и чтобы его избранный народ не смог воспользоваться никакими результатами пришествия мессии; словом, бог, кажется, сделал все возможное, чтобы расстроить и привести к полному краху все то, что сам же предпринял для спасения иудеев.

Когда мы возмущаемся таким странным поведением, мало приличествующим божеству, нам говорят, что все это происходило для исполнения пророчества о том, что мессия не будет узнан, что его схватят и казнят. Но почему же тогда бог - всесильный и всевидящий, предвидя участь своего сына, послал его к иудеям, если знал, что миссия эта окажется бесплодной? Не проще ли было не предупреждать о его пришествии или не посылать его? Разве не было бы сообразнее с божественным могуществом обойтись без всех многочисленных чудес, без пророчеств, без стольких зря затраченных трудов, без гнева, без сыновних страданий, и преобразить человечество мановением руки?

Нам скажут, что богу нужна была жертва; что для искупления проступка первого человека необходима была по меньшей мере смерть другого бога; что единосущный бог-вседержитель не мог успокоиться без пролития крови бога-сына. На это я возражу, что прежде всего стоило богу только не допустить грехопадения первого человека, и он тем самым избавился бы от стольких печалей и забот и спас бы жизнь своему дорогому сыну. Я отвечу далее, что человек смог оскорбить бога только потому, что бог сам этого захотел и это допустил; не вдаваясь в рассмотрение вопроса, каким образом бог может иметь сына, который, будучи таким же богом, оказывается вместе с тем смертным, я скажу, что мне непонятно, как можно происшествию с яблоком придавать такое огромное значение, и что преступление Адама, съевшего яблоко, ни в какой мере не соизмеримо со смертью бога-сына.

Я прекрасно знаю, что мне ответят, что все это тайны; но "тайны" громкое слово, придуманное людьми, которые не могут выбраться из лабиринта, куда завели их ложные рассуждения и нелепые принципы.

Как бы то ни было, нас уверяют, что мессия, или спаситель иудеев, был ясно предсказан пророчествами Ветхого завета. Но почему же тогда иудеи не признали этого чудотворца, этого бога, посылаемого их богом? Мне скажут, что и ослепление иудеев было предсказано и что многие духовидцы предвещали также и смерть божьего сына. На мой же взгляд, сколько-нибудь здравомыслящему богу вовсе и не следовало посылать своего сына при таких обстоятельствах; всесильный бог мог бы выбрать более действенные и надежные средства, чтобы вернуть свой народ на предуготованные ему пути; а если он не хотел обращать и спасать иудеев, то нечего было и посылать сына и бессмысленно обрекать его на верную и притом заранее предсказанную смерть.

Мне не замедлят возразить, что божье терпение было в конце концов истощено проступками иудеев; что неизменный бог, поклявшийся в вечном союзе с потомством Авраама, решил порвать договор после всех заверений в его нерушимости. Мне объяснят, что бог решил отвернуться от еврейской нации и усыновить ненавидимых и презираемых в течение почти четырех тысяч лет язычников. Я отвечу, что такие рассуждения мало сообразуются с представлениями о боге, никогда не изменяющем себе, чье милосердие бесконечно, чья благость неистощима. Я скажу, что в этом случае мессия, возвещенный иудейскими пророками, был предназначен для иудеев и должен был освободить, а не погубить этот народ, его культ, его религию. Если бы и было возможно хоть что-нибудь разобрать в предсказаниях библейских пророков - темных, двусмысленных, загадочных и символических; если бы и удалось каким-либо способом разгадать не поддающиеся никакой расшифровке логогрифы (1), торжественно именуемые пророчествами, мы увидели бы только, что когда духовидцы были в хорошем настроении, они обещали иудеям искупителя грехов и восстановителя иудейского царства, а не разрушителя веры Моисея. Если мессия должен был прийти к язычникам, он уже не мог быть тем мессией, который был обещан иудеям и о котором возвещали пророки. Если же Иисус мессия иудеев, он не мог уничтожить этот народ. Мне скажут: Иисус сам сказал, что он пришел исполнить, а не отменить закон Моисея. Но тогда я спрошу, почему же христиане не следуют моисеевым законам и доныне?

Таким образом, с какой стороны ни подходить, Иисус Христос не мог быть тем, кого возвещали пророки, раз совершенно очевидно, что он пришел только для уничтожения иудейской религии, хотя и основанной самим богом, но почему-то заслужившей его немилость. Если этот непостоянный бог, наскучивший иудейским культом, раскаялся, наконец, в своей несправедливости к язычникам, то им он и должен был послать своего сына; тем самым он, по крайней мере, избавил бы своих старых друзей от богоубийства, которое было совершено по его же предписанию за то, что иудеи не узнали посланного им спасителя. Впрочем, иудеям было простительно не признать ожидаемого ими мессии в скромном, смиренном плотнике из Галилеи, совершенно не соответствовавшем характеристике, данной ему пророками, и к тому же при жизни не добившемся ни освобождения своих соотечественников, ни их счастья.

Говорят, что он творил чудеса, исцелял больных, ставил на ноги хромых, возвращал зрение слепым, воскрешал мертвых и, наконец, воскрес сам. Да. Но ему явно не удалось то единственное чудо, ради которого он сошел на землю: он никогда не смог ни убедить, ни обратить в свою веру иудеев, бывших ежедневными свидетелями его чудес; несмотря на эти чудеса, они самым бесчеловечным образом распяли его на кресте; и несмотря на свою божественную силу, он не смог избежать казни; он пожелал умереть, чтобы смерть его осталась на совести иудейского народа, чтобы

иметь удовольствие воскреснуть на третий день и тем самым уличить своих соотечественников в неблагодарности и упрямстве. Что же из всего этого вышло? Прониклись ли иудеи этим великим чудом, признали ли они, наконец, в Иисусе мессию? Никоим образом; они этого чуда и не видели; тайно воскресший сын божий явился только своим приверженцам; только они заверяют, что беседовали с ним; только они повествуют нам о его жизни и чудесах... И после этого богословы хотят, чтобы столь недостоверное свидетельство убедило нас в божественности Иисуса по прошествии восемнадцати веков, тогда как такому убеждению не поддались его современники-иудеи? В ответ на это нам говорят, что несколько иудеев обратилось в христианство еще при жизни Иисуса; что после смерти Христа его первые приверженцы обратили многих других иудеев; что очевидцы его жизни и чудес подкрепили свое свидетельство собственной кровью; что ради подтверждения лжи не умирают; что по явному соизволению божественного промысла большая часть населения земли приняла христианство и до сего дня остается верной этой религии. Я не вижу во всем этом никакого чуда; все это очень сообразно с обычным ходом вещей в нашем мире. Ловкий обманщик, удачливый шарлатан легко мог найти себе приверженцев среди грубого, невежественного и суеверного народа; эти приверженцы, послушные его советам и соблазненные его обещаниями, соглашались бросить свою полную невзгод и трудов жизнь и последовать за человеком, обещавшим сделать их "ловцами человеков"; а это значило, пользуясь его искусством, жить за счет доверчивой толпы. Иной шарлатан с помощью своих известных одному ему средств может излечивать людей, и невежественным зрителям это покажется чудесным; глупцы тотчас же признают в нем человека, обладающего сверхъестественной и божественной силой; он и сам проникается этим убеждением и поддерживает в своих последователях веру R свое высокое назначение; он понимает, насколько ему выгодно внушать им это убеждение; ему удается разжечь их энтузиазм. Для этого он переходит к проповедям; он говорит загадками, притчами, изрекает непонятные сентенции; и все это толпе, всегда восхищающейся тем, что ей непонятно. Чтобы завоевать симпатии народа, он восстанавливает бедных и невежественных людей против богачей, против знатных и ученых людей и, в особенности, против священников, которые во все времена отличались алчностью и властолюбием и немилосердно грабили народ. Если его речи имеют успех у простонародья, всегда удрученного нуждой, всегда угнетенного и недовольного, то они совсем не по вкусу тем, против кого направлены насмешки и издевательства народного проповедника. Последние, естественно, недовольны, расставляют ему западни, стараются поймать его на слове, чтобы сорвать с него маску и предать суду. Они его преследуют, разоблачают, хватают и карают; из его приверженцев ему остаются верными несколько кретинов, которых ничто не может в нем разочаровать; несколько сторонников, привыкших к легкой жизни, да несколько ловких жуликов, которые намереваются продолжить дело своего учителя, применяя ту же систему и произнося темные, бессвязные и патетические проповеди против властей и духовенства; дело кончается преследованиями, арестами, избиениями, казнями и пытками. Бродяги, привыкшие к нищете, выносят все эти превратности, проявляя мужество, которым нередко отличаются иные преступники; в некоторых из них мужество подкрепляется фанатизмом. Эта стойкость поражает, трогает, смягчает зрителей, раздражая и возмущая их против преследователей и вызывая жалость и симпатии к преследуемым, чья стойкость заставляет предполагать их невиновность и, может быть, правоту. Так распространяется энтузиазм; преследования же все более и более увеличивают число приверженцев гонимых.

Предоставляю вам, сударыня, провести аналогию между историей нашего шарлатана и его последователей и основателями, апостолами и мучениками христианского вероучения. Как бы искусно ни была изображена жизнь

Иисуса Христа, известная нам только со слов его апостолов и учеников, она дает достаточно оснований для наших заключений. Напомню вам, что иудейский народ прославился своей доверчивостью; что спутники Иисуса вышли из подонков этого народа; что Иисус всегда оказывал предпочтение простонародью, на которое он предполагал опереться в борьбе со священниками; и что, наконец, Иисус был арестован в связи с самым своим громким чудом: смертный приговор ему приводится в исполнение тотчас же после воскрешения Лазаря; это происшествие, даже судя по евангельскому рассказу, обнаруживает явный обман для всякого, кто читает о нем без предубеждения. Мне кажется, сударыня, что сказанного достаточно, чтобы составить суждение об основателе христианства и его первых последователях; они были либо обманщиками,

либо фанатиками, для которых проповеди христианства казались тем более привлекательными и авторитетными, что они полностью совпадали с их собственными желаниями; многие из них поддались обману мошенников, сумевших извлечь выгоды из плутней своего учителя, которого они очень ловко возродили и сделали основателем религии, позволившей им самим построить свое благополучие за счет народов и ныне обеспечивающей благоденствие духовенства, которое мы богато одариваем за его право передачи из поколения в поколение басен, видений и чудес, зародившихся когда-то в Иудее. Широкое распространение христианства и стойкость мучеников не представляют собой ничего удивительного: народ следует за всеми, кто поражает его воображение мнимыми чудесами; он без рассуждения верит их бредням; он передает своему потомству услышанные россказни; затем мало-помалу народные предрассудки заражают и государей, знать и даже ученых. Что касается мучеников, то в их поведении тоже ничего сверхъестественного нет. Первые христиане, как и все новаторы, рассматривались иудеями и язычниками как нарушители общественного спокойствия. Опьяненные фанатизмом, убежденные в том, что они заслуживают у бога мученический венец и что им уготованы вечные обители в ином мире; одним словом, видя небеса отверстыми и с минуты на минуту ожидая конца света, эти люди мужественно выдерживали пытки и презирали смерть. Ничего удивительного во всем этом нет. К перечисленным причинам чисто религиозного характера присоединялись и другие, которые по своей природе всегда сильно действуют на умы людей. Притесняемых за веру первых христиан посещали в тюрьмах, утешали, ободряли, почитали; друзья и родные задаривали их, ухаживали за ними и помогали им; после их смерти вокруг них создавался своего рода культ. Тех же, кто обнаруживал малодушие, презирали, ненавидели и проклинали, а в случае раскаяния их присуждали к суровому пожизненному покаянию. Таким образом, все эти побудительные причины, взятые вместе, вселяли в мучеников мужество, не более сверхъестественное, чем то, которое заставляет нас ежедневно пренебрегать самыми очевидными опасностями из страха осрамиться в глазах соотечественников; всякое же проявление трусости обрекло бы нас на бесчестие до самой смерти. Ничего чудесного нет в стойкости человека, которому, с одной стороны, обещают вечное блаженство и самые высокие почести, а с другой - угрожают ненависть и презрение единомышленников и раскаяние в собственной трусости.