Письма к Евгении или Предупреждение против предрассудков

Гольбах Поль-Анри Дитрих

Итак, сударыня, заключите вместе со мной, что откровение избранным предполагает не благого, беспристрастного, справедливого бога, а своенравного, капризного тирана, который, если и выказывает доброту и снисхождение по отношению к некоторым из своих созданий, то ко всем другим проявляет крайнюю жестокость. А такой вывод приводит нас к тому, что откровение доказывает не благость, а несправедливость и пристрастность бога, который, если верить религии, должен быть преисполнен мудрости, милосердия и справедливости, которого религия изображает как отца всех земных тварей. Если божественные избранники, ослепленные корыстью и самолюбием, восторгаются глубинами божественного промысла, потому что божество осыпает их благодеяниями в ущерб им подобным, то всем прочим людям - жертвам его пристрастия - бог должен казаться очень жестоким. Только безмерная гордыня могла внушить этим немногим людям уверенность в том, что они - излюбленные чада господни

и составляют счастливое исключение из всех себе подобных; ослепленные тщеславием, они не поняли, что, признавая избранниками народа себя или некоторые народы, они тем самым опровергают бесконечную божественную благость, равно распространяющуюся на всех людей, которые должны быть равны в глазах бога, если правда, что все они творения его рук.

И, тем не менее, именно на таком откровении основаны все религии мира. Как всякий человек в своем тщеславии мнит себя центром вселенной, так и каждый народ пребывает в уверенности, что в отличие от всех прочих народов он должен пользоваться исключительной любовью вседержителя вселенной. Индусы воображают, что Брама 1 явил себя только им одним, иудеи и христиане убеждены, что мир создан только для них и что только они удостоились божественного откровения.

Допустим хотя бы на одно мгновение, что бог действительно являл себя людям. Каким же образом бесплотный дух мог быть воспринят человеческими чувствами? Какую форму должен был принять этот бесплотный дух? Какими физическими органами он должен был пользоваться, чтобы говорить с людьми? Каким образом бесконечное существо могло войти в сношения с существами конечными? Мне ответят, что, снисходя к слабости своих творений, бог пользовался посредничеством некоторых избранников и через них возвещал свою волю всем остальным людям; что эти избранники были просвещены божественным духом и что бог говорил их устами. Можно ли, однако, представить себе, чтобы бесконечное существо могло соединиться со смертной человеческой природой? И каким образом могу я убедиться в том, что человек, выдающий себя за божественного посланника, не рассказывает людям собственных фантазий или же сознательно, с корыстными целями, не обманывает их и не выдает свои слова за божественные прорицания? Какими способами могу я убедиться, что его устами действительно глаголет бог? Мне тотчас же возразят, что бог, дабы придать больший вес словам избранников, сообщил им известную долю собственного всемогущества и что в доказательство своего божественного посланничества они творили многие чудеса.

Тогда я спрошу: что же такое чудо? Мне говорят, что это - действие, противоречащее законам природы, установленным самим богом; тогда я скажу, что в соответствии с моими представлениями о божественной мудрости мне кажется невозможным, чтобы неизменный бог смог когда-либо менять те мудрые законы, которые он сам же установил; а отсюда я заключаю, что, принимая во внимание мои представления о мудрости и неизменности бога - вседержителя вселенной, чудеса невозможны. К тому же чудеса и не нужны богу; разве, будучи всемогущим, он не может по желанию изменить разум своих творений? Чтобы в чем-либо убедить эти творения, ему стоит лишь захотеть, чтобы они в этом убедились; ему стоило бы лишь сообщить людям о вещах ясных, понятных, доказуемых, и они, конечно, покорились бы очевидности; для этого богу не понадобилось бы ни чудес, ни посредников; истины самой по себе совершенно достаточно, чтобы убедить человека.

Если мы, тем не менее, допустим и нужность и возможность чудес, то на каком основании смогу я судить о том, согласуются ли с законами природы или противоречат им те чудеса, которые на моих глазах совершает божественный посредник? Разве мне знакомы все законы природы? Разве человек, выдающий свои слова за божественное откровение, не может совершенно естественными, но не известными мне средствами творить дела, которые могут мне показаться чудесными? Как же мне убедиться в том, что меня не обманывают? Разве мое незнание секретов и источников силы какого-либо чудотворца не даст ему возможности одурачить меня и внушить мне именем бога благоговение к любому ловкому мошеннику? Таким образом, я не могу не относиться подозрительно к любому чуду, даже если оно совершается на моих глазах. А что же говорить о чудесах, происходивших за тысячи лет до моего появления на свет? Мне скажут, что эти чудеса засвидетельствованы множеством очевидцев; однако, если я не могу полагаться на себя самого, когда дело идет о чуде, как же мне положиться на других, которые могли быть и невежественнее и глупее меня, или же могли быть заинтересованы в показаниях, не соответствующих действительности?

С другой стороны, если и допустить возможность чудес, то что могут они мне доказать? Не заставят ли они меня поверить, что бог воспользовался своим всемогуществом, чтобы убедить меня в вещах, диаметрально противоположных тем представлениям, которые я должен составить себе о его сущности, его природе, его божественных

свойствах? Если я убежден, что бог неизменен, чудо не заставит меня поверить, что бог может измениться в своей сущности. Если я уверен, что этот бог справедлив и добр, никакое чудо никогда не заставит меня поверить, что этот бог может быть несправедлив и жесток. Если я проникнут убеждением в его премудрости, все чудеса мира не уверят меня в том, что бог может вести себя и говорить, как безумец. Уж не скажут ли мне, что бог творит чудеса, чтобы опровергнуть собственную сущность, что эти чудеса должны якобы искоренить в человеческом уме все представления людей о божественном совершенстве?!

А именно так бы и было, если бы бог наделял властью творить чудеса или сам творил их в подтверждение личного откровения; он нарушил бы тем самым установленный миропорядок только для того, чтобы показать всему миру, насколько он своеволен, пристрастен, несправедлив и жесток; он злоупотребил бы своим всемогуществом с единственной целью доказать, что его доброта и благость не предназначены для большинства его творений; все чудеса оказались бы совершенно бессмысленной демонстрацией божественной власти только для того, чтобы скрыть его бессилие убедить людей одним-единственным актом своей воли; и, наконец, бог нарушил бы вечные и неизменные законы природы, чтобы изменить самому себе и возвестить человечеству важные истины, познания которых он его долгое время лишал несмотря на свою безграничную благость.

Итак, с любой точки зрения откровение, какими бы чудесами оно ни подкреплялось, будет всегда противоречить тем понятиям, которые нам внушаются о божестве; всякое откровение доказывает нам, что бог несправедлив, что он пристрастен, что он раздает свои милости, руководствуясь лишь собственной прихотью, что он может быть непоследователен в своем поведении, что он оказался не в состоянии внушить сразу же всем людям те знания, которые им были необходимы, ни открыть им путь к совершенству, на которое они были способны. Из всего этого вы можете, сударыня, заключить, что допущение божественного откровения никогда не сможет быть согласовано ни с безграничной добротой, ни с бесконечной справедливостью, ни, наконец, с беспредельным всемогуществом и неизменностью вседержителя мира.

Вам не преминут сказать, что творец вселенной, неограниченный повелитель природы, волен в своих милостях; что у него нет никаких обязательств по отношению к своим творениям; что он может располагать ими по своему усмотрению, без суда и обжалования его воли; что человек неспособен постичь глубины замыслов своего творца и что справедливость последнего ничего общего не имеет со справедливостью человеческой. Но все эти доводы, непрестанно приводимые нашими богословами, только еще сильнее и вернее разрушают то высокое представление о боге, которое они хотели бы внушить. В самом деле, выходит, что бог ведет себя, как своенравный властелин, щедро осыпающий своими милостями нескольких любимцев и считающий себя вправе пренебрегать остальными подданными, обреченными им на жалкое, подневольное существование. Вы согласитесь со мной, сударыня, что по такому образцу трудно представить бога всесильного и справедливого, всеблагого и милостивого, всемогущество которого должно дать счастье всем подданным без риска когда-либо истощить сокровищницу божественных милостей.

Если нам говорят, что божественная справедливость несходна со справедливостью человеческой, я отвечу на это, что в таком случае мы не вправе называть бога справедливым, так как под справедливостью мы не в состоянии понимать что-либо иное, чем то качество, которое в существах, нам подобных, мы называем этим словом. Если справедливость бога ничего не имеет общего со справедливостью человека, если, напротив, она похожа на то, что мы называем несправедливостью, то ум наш оказывается не в состоянии справиться с этой непосильной загадкой, и мы не можем понять, что же в конце концов значит, когда говорят, что бог справедлив. По нашим человеческим (и единственно возможным для человека) понятиям справедливость всегда исключает произвол и пристрастие; властителя же, который и хочет и может позаботиться о счастьи всех своих подданных и вместе с тем повергает большинство их в нищету и горе, приберегая благодеяния для избранных по собственному капризу любимцев,- мы всегда назовем несправедливым и порочным.

Что же касается утверждения, что бог не имеет никаких обязательств по отношению к своим творениям, то этот жестокий принцип опровергает все представления о справедливости и добре и со всей очевидностью в корне подрывает основы всякой религии. Добрый и справедливый бог должен благотворить всем, кому он дарует жизнь; если же он плодит людей только для того, чтобы делать их несчастными, он перестает быть добрым и справедливым; если он сотворил людей, чтобы сделать их жертвами своего произвола, мы не можем наделять его ни мудростью, ни разумом. Что бы вы сказали о человеке, который производил бы на свет детей ради удовольствия выкалывать им глаза и мучить их, как только вздумается?