Письма к Евгении или Предупреждение против предрассудков

Гольбах Поль-Анри Дитрих

Достаточно заверить вас в том, что вы вряд ли поняли бы что-нибудь во всем этом, так как даже самые глубокие мыслители, говоря о сотворении мира из ничего, не могут похвастать более точными представлениями, чем ваши; мало того, сударыня: дав себе труд подумать, вы обнаружите, что наши богословы вместо того, чтобы объяснить что-либо, почти всегда придумывают только новые слова, которые еще больше затемняют и запутывают наши естественные разумные представления.

Я не собираюсь затруднять вас перечислением скучнейших подробностей, неудач и промахов, которыми пестрит история Моисея, продиктованная якобы самим богом; если прочесть это повествование с некоторым вниманием, мы на каждом шагу столкнемся в нем с нелепостями из области физики и астрономии, непростительными для автора, вдохновленного свыше; таких ошибок не смог бы допустить человек, хотя бы поверхностно изучавший или даже просто наблюдавший природу. Вы узнаете, например, что свет был создан раньше Солнца, тогда как совершенно очевидно, что оно - единственный источник света для земного шара (1). Вы найдете там смену дня и ночи, происходящую также до создания Солнца, хотя только его присутствие может означать день, а отсутствие - ночь. Вы прочтете, что Луна - светящееся тело, подобное Солнцу, тогда как

известно, что эта планета излучает только отраженный солнечный свет. Эти грубые ошибки доказывают, что бог, явившийся Моисею, плохо разбирался в созданном им же из ничего мире и что вы в этом отношении осведомлены гораздо лучше творца вселенной.

Мне, конечно, известно, что у наших богословов имеется готовое оправдание таких нелепостей, компрометирующих божественный разум, оказывающийся по своему уровню много ниже Галилея 2, Декарта3, Ньютона и даже тех юнцов, которые приступают к изучению основ физики: богословы скажут вам, что бог, чтобы быть понятым дикими и невежественными иудеями, сообразовался с их грубыми понятиями, с темным и невразумительным языком первобытного народа. Этот довод, представляющийся вполне убедительным нашим докторам богословия и столь часто повторяемый ими, когда им приходится защищать Библию от обвинений в безграмотности и невежестве, удовлетворить нас не может. Мы возразим, что бог, все сотворивший и всемогущий, мог бы единственным словом вразумить невежественный народ и дать ему возможность понять природу вещей более совершенно, чем это сделали много позднее наши ученые. Если нам скажут, что откровение не имеет целью сделать из людей ученых, а заботится лишь об их благочестии, я отвечу, что откровение не должно все же распространять ложных представлений; что богу не подобает заимствовать язык у невежд и лжецов; что наука о природе не только не может повредить благочестию, но должна бы быть лучшим свидетельством божьего величия; что религия была бы непоколебимой, если бы не противоречила истинной науке; что священное писание и повествование Моисея не вызывали бы никаких возражений, не греши они на каждом шагу против законов физики и наших познаний в астрономии и геометрии. Утверждать противное и говорить, что бог волен извращать человеческую науку и делать ее бессмыслицей, значит считать, что он находит удовольствие в том, чтобы обманывать человека, держать его в невежестве, что ему неугоден какой бы то ни было прогресс человеческого разума, творцом которого мы все же должны его считать. Говорить, что бог должен был в своих откровениях применяться к человеческому языку и пониманию, значит утверждать, что он не захотел просветить разум людей для понимания его откровений или не смог подготовить их к восприятию языка истины. Это замечание не следует упускать из виду при изучении священного писания, в котором на каждой странице бог допускает недостойные его выражения. Разве всемогущий бог вместо того, чтобы унижаться и снисходить до языка невежд, не мог научить их языку, более соответствующему истине, более благородному и сообразному с теми представлениями о божестве, которые нам внушают? Хороший учитель постепенно подводит своих учеников к пониманию того, чему он хочет их обучить; тем более бог должен бы быть в состоянии подготовить свои творения к познаниям, которые он почел необходимым им преподать.

Далее книга "Бытие" повествует, что бог, сотворив мир, создал из глины человека; вместе с тем мы узнаём, что он сделал его по своему образу и подобию. Каким же, однако, должны мы представлять себе бога? Можно ли человека, существо материальное - хотя бы частично - уподобить чистому духу, не имеющему в себе ничего материального? Каким образом человеческая душа, столь несовершенная, могла быть создана по образцу души совершенной, какою, по нашим представлениям, должен обладать создатель вселенной? Какое сходство, какое соотношение, какая связь могут быть между душой смертной, конечной, облеченной в тело, и ее создателем - духом вечным и бесконечным? Вот вопросы, которые до сих пор, по-видимому, невозможно было разрешить и которые, надо думать, еще долго будут обсуждаться людьми, стремящимися понять непостижимый смысл книги, продиктованной самим богом для нашего просвещения.

Зачем же бог создал человека? Затем, чтобы населить вселенную разумными существами, которые воздавали бы ему хвалу, были бы свидетелями его чудес, прославляли бы своего создателя, созерцали его творения, размышляли о них и, следуя божественным законам, заслуженно пользовались его милостями. Человек, стало быть, необходим для возвеличения божества, которое без человека не могло бы добиться ни славы, ни почестей и влачило бы жалкое существование государя без подданных; чье тщеславие примирилось бы с такими условиями? Мне кажется бесполезным говорить вам о том, насколько эти представления мало соответствуют всему, что нам рассказывают о самодовлеющем духе, ни в ком и ни в чем не нуждающемся для своего блаженства. Все черты, которыми Библия наделяет божество, всегда оказываются заимствованными у тщеславного человека или монарха, и мы убеждаемся, что не бог создал человека по своему образу и подобию, а человек всегда творил бога по своему образцу (1), наделяя его своим умом, своими качествами, особенно - пороками.

Спрашивается, будет ли этот человек, только что созданный богом ради собственной славы, добросовестно выполнять предначертания своего создателя? Окажется ли этот приобретенный подданный покорным и почтительным исполнителем его воли? Ничего подобного: тотчас же по сотворении он уже восстает против велений творца и вкушает от запретного плода, который подсовывает человеку сам же бог, чтобы подвергнуть его искушению: этим проступком человек навлекает божий гнев на себя и на свое потомство; таким образом, одним движением он разрушает великие замыслы всемогущего2. А бог, создавший для собственного прославления человека, настолько возмущен его поведением, которое, однако, мог предвидеть, что в корне изменяет свое отношение к нему, превращается в его врага, приговаривает его со всем потомством, которое еще и не в состоянии было грешить, к бесконечным бедствиям, жестоким испытаниям, смерти и - мало этого - к мукам даже после смерти. Таким образом, бог, создавая человека, желал славы, но не прославился, и со всей очевидностью сотворил его только для того, чтобы человек непрестанно наносил ему оскорбления и был за это наказан. В этом рассказе, основывающемся на Библии, вы вряд ли узнаете, сударыня, всемогущего бога, приказания и предначертания которого всегда с неизбежностью выполняются.

Можете ли вы в боге, подвергающем человека искушению и допускающем его падение, узнать существо искреннее и благотворящее? Можете ли вы назвать справедливым бога, наказывающего человека, который поддался искушению с его же соизволения? Видите ли вы хотя бы малейший намек на справедливость в боге, который простирает свое возмездие на существа, еще не родившиеся и потому еще не бывшие в состоянии грешить? Можно ли не оспаривать способность бога к предвидению, если он разгневался из-за того, что неизбежно должно было произойти? И, наконец, можно ли признать хоть каплю доброты в боге, из мести осуждающем свои слабые создания на жесточайшие муки и в этом и в ином мире? И, тем не менее, на этой истории, или. Вернее, на этой басне, зиждется вся христианская религия. Не ослушайся бога первый человек, весь человеческий род не испытал бы божьего гнева, и не было бы никакой нужды в искупителе; если бы бог, всемогущий и всевидящий, предвидел и предотвратил падение Адама, ему для собственного умиротворения не пришлось бы посылать на смерть своего невинного сына. "Люди, для которых бог создал вселенную, были бы вечно счастливы и никогда бы не лишились его милостей. Словом, не будь этого яблока, по неосторожности съеденного Адамом и его супругой, человеческий род никогда не знал бы ни горя, ни нужды, всегда бы наслаждался по божьему замыслу неомрачимым счастьем, и предначертанные провидением судьбы человечества не были бы столь роковым образом потрясены.

Бесполезно дольше рассуждать обо всех этих нелепых понятиях, несовместимых с премудростью, могуществом и справедливостью бога; совершенно достаточно просто сопоставить отдельные приводимые Библией факты, чтобы понять всю их непоследовательность, бессмысленность и противоречивость. Мы то и дело видим премудрого бога, делающего безумства, разрушающего собственное творение, чтобы снова его исправлять, раскаивающегося в содеянном, действующего так, словно он не обладает даром предвидения, и вынужденного допускать события, которые не в состоянии предотвратить его всемогущество. В книгах, приписываемых тому же самому богу, он только и делает, что сам себя опорочивает, унижает и компрометирует в глазах людей, которых он хотел бы побудить к славословию и почитанию его; он только и знает, что отуманивает и помрачает умы тех, кого желал бы просветить.

Всего сказанного достаточно, чтобы отвратить от книги, продиктованной будто бы самим богом, написанной по его внушению и вместе с тем в корне подрывающей престиж этого бога; из всех этих абсурдных и ложных представлений нельзя, конечно, извлечь ничего, кроме бесчисленных нелепостей. Проследим, однако, бегло дальнейшие события, описанные в Библии. Перейдем к потопу: священное писание сообщает нам, что, несмотря на волю всемогущего бога, человеческий род, уже однажды наказанный бедствиями, болезнями, смертью,- продолжает предаваться самым разнузданным порокам; бог на него негодует, раскаивается в том, что сотворил человека, падения которого он, как это ни странно, не предвидел, и вместо того, чтобы исправить дурные наклонности человеческой души, находящейся всецело в его руках, он предпочитает сотворить самое грандиозное и невозможное чудо, а именно - потопить почти всех обитателей земли, за исключением нескольких любимцев, которые предназначаются для заселения обновленного мира угодными богу избранниками. Достигает ли успеха это новое начинание всемогущего? Нет, конечно; избранная раса, спасшаяся от потопа, на обломках старого разрушенного мира снова начинает оскорблять повелителя природы, совершает новые преступления, занимается идолопоклонством, забывая о недавнем небесном возмездии, и всем своим поведением навлекает на себя новые кары. Чтобы помочь делу, бог избирает своим любимцем идолопоклонника Авраама; он является последнему, приказывает отречься от культа отцов и принять новую веру; в залог своего союза с ним владыка природы требует мучительного, странного и непонятного обряда, ставя свои милости в зависимость от его выполнения (1). За это потомству избранника обещаются всякого рода привилегии; оно навеки станет предметом исключительной любви всемогущего; оно будет самым счастливым из всех остальных народов, которыми отныне божество станет пренебрегать.

Несмотря на эти торжественные обещания, род Авраама попадает в рабство к египтянам - к нации, проклятой и презираемой предвечным; избранники терпят от своих поработителей самое жестокое обращение; но бог, неспособный сам предотвратить постигшее их несчастье, посылает им освободителя и вождя, который для спасения своего народа творит самые поразительные чудеса. По слову Моисея вся природа ставится вверх дном; и все-таки бог, пользующийся Моисеем для изъявления своей воли, бог, могущий сотворить вселенную и снова погрузить ее в небытие, как это ни странно, никак не может справиться с фараоном; божественное всемогущество, носителем которого оказывается Моисей, десять раз терпит поражение, сталкиваясь с упрямым египетским царем2. Наконец, после безуспешных попыток смягчить фараона, которого бог тут же старается одновременно ожесточить, он спасает свой народ самым обычным и простым способом, а именно - внушает ему бежать, посоветовав предварительно ограбить египтян; последние преследуют беглецов, но бог им покровительствует и приказывает морю поглотить несчастных, осмелившихся добиваться возвращения похищенного имущества.

Теперь следовало бы предположить, что бог будет доволен народом, только что освобожденным им при помощи такого количества чудес. Увы! Ни Моисей, ни сам всемогущий не могут сладить с его непостижимой преданностью ложным богам той страны, где иудеи были так несчастны; они предпочитают этих богов своему богу, который их только что избавил от плена; все чудеса, творимые предвечным в пользу Израиля, не могут сломить его упорства, еще более удивительного и непостижимого, чем эти самые чудеса. Чудеса эти приводят теперь в доказательство божественной миссии Моисея; но, по признанию Моисея же, они не смогли убедить народ, бывший их свидетелем; они, во всяком случае, никогда не производили того благотворного действия, ради которого совершались.

Неверие, упорство, все более и более глубокое разложение иудейского народа - вот, сударыня, наиболее убедительные доказательства вымышленное(tm) чудес Моисея и всех его последователей, которым священное писание приписывает сверхъестественную силу. И если, несмотря на это, все же утверждают, что эти чудеса действительно произошли и засвидетельствованы, то приходится на основании самой же Библии признать, что они оказались бесполезными, что все планы всемогущего постоянно терпели крах и что божеству так никогда и не удалось сделать евреев народом, покорным его воле.