Письма с Прусской войны
Шрифт:
Двумя полюсами на шкале отношения к смерти могут служить главные протагонисты Прусской войны: с одной стороны, философский стоицизм Фрица («Вы вечно, что ли, жить хотите?»), с другой – панический ужас Елизаветы Петровны перед кончиной, с ее известными запретами носить траур при дворе и устраивать погребальные процессии в центре столицы.
Честолюбивые и/или неимущие офицеры же, вполне можем предположить, потирали руки и строили планы, предвкушая производство на «упалые места».
В отличие от Федора Федоровича Вилиму Вилимовичу вряд ли до Руссо. Привыкнув командовать огромным и пока еще неповоротливым механизмом армии, отягощенной массой обозов, Фермор не мог себе представить таких экспромтов от противника. Изумление проскальзывает даже в его оправданиях перед Конференцией, когда Фермор пишет об «азартном неприятеле», «который своими поспешными движениями и королевским присутствием в своей земле почти невозможное возможным делает» [273] . Судя по всему, он вряд ли штудировал присланный в начале кампании союзниками-австрийцами мемуар о военном искусстве Фридриха и способах борьбы с ним [274] . Вообще в поведении Фермора в непосредственный канун битвы несомненно сказывается
273
Яковлев 1998, 92.
274
Frisch 1919, 59.
Ситуация на доске меняется резко не в пользу русских. Фридрих идет на сознательный риск, вклинившись между ними. Однако он достиг сразу нескольких целей, отрезав треть армии, дивизию Румянцева, от основных сил, – а с ним большую часть кавалерии. Он заставляет русских развернуть фронт на 180 градусов против первоначальной диспозиции. Полки второй линии оказываются в первой. Частично их успели поменять, но не все. В Обсервационном корпусе впереди оказываются теперь 4-й и 5-й Мушкетерские полки, тогда как более сильный Гренадерский во второй линии. Приходится перетаскивать и артиллерию, не везде поспевая к сроку.
Российская армия оказывается зажатой между лесами, болотами и ручьем Митцель, «имея перед собой два водоема и болота, не преодолимые иначе как вплавь» [275] . Скученность в несколько линий на узком пространстве уменьшала русскую линию огня, и, наоборот, «почти ни одно прусское ядро не могло пролететь мимо» [276] . Равнина в этом месте, как говорилось, была разрезана тогда еще заросшими редким лесом и частью заболоченными лощинами. Они и небольшой лесной массив непосредственно перед русскими позициями со стороны Цорндорфа фактически разделяли поле битвы на части.
275
Реляция барона Сент-Андре от 23–31.08.1758 (Frisch 1919, 111).
276
Tielke 1776, 140.
В выборе русской позиции, помимо большой спешки, если не сказать, паники, видны в целом недостатки квартирмейстерской работы [277] . Возможность обходного маневра пруссаков явно не учитывалась вообще; лесные пути, которыми армия Фридриха затем обходит русских, не разведаны. Хотя там достаточно узких мест, чтобы надолго задержать раздельно двигавшиеся прусские колонны [278] . Вот где сказывается отсутствие в русской армии егерских полков, которые наиболее пригодились бы в подобной ситуации.
277
В отсутствие генерал-квартирмейстера Штофельна, командированного вместе с отрядом Румянцева, его задачи выполнял флигель-адъютант Фермора полковник Андрей Аврамович Ирман / Andreas Ihrmann (1724 – после 1779). Ирман явно имел некие доверительные отношения с Фермором: при отзыве главнокомандующего в Петербург он был выслан вперед, чтобы приготовить лошадей (OeStA. HHStA. Kriegsakten 373–2, Bl. 12). Именно Ирмана принц Карл Саксонский считал ответственным за выбор неудачной позиции (Принц Карл, 123). Тем не менее после баталии тот был произведен в генерал-квартирмейстер-лейтенанты (Масловский II, 302 второй пагинации). Сам Фермор состоял генерал-квартирмейстером при фельдмаршале Минихе в Русско-турецкую войну 1735–1739 гг.
278
Mitchell I, 428.
Очевидно невыгодной стороной стиля командования Фермора было то, что решения принимались им в этот момент единолично [279] . Вступает в силу вечный бич российской армии – дрязги в генералитете. О неприязни между Фермором и Румянцевым уже упоминалось, но еще более напряженные отношения сложились у аншефа с командующим Обсервационным корпусом Броуном. Весной 1758 г. тот жаловался на Фермора в Петербург и даже в сердцах подавал прошение, не желая быть под его командой. Императрице Елизавете Петровне пришлось лично замирять двух командующих, но, несмотря на формальное перемирие, трения оставались [280] . В то же время Фермор ценил в Броуне способного командующего, ибо помимо него, как он сам замечал осенью 1758 г., «у меня нет среди генералитета ни одного сколько-нибудь годного подчиненного» [281] . По словам недолюбливавших его австрийцев, Фермор, «скрытный и замкнутый […] Не известен ни один из генералов, к которому командующий испытывал бы особое доверие, кроме генерал-майора Дица [см. № 102–103] и Мордвинова [№ 60], полковника Ирмана, своего генерал-адъютанта капитана Борисова [см. № 62] и своего лейб-медика, немца. Все это, впрочем, люди не очень далекие (besitzen nicht viel Witz)» [282] .
279
Оправдания Фермора по поводу отсутствия военного совета перед баталией см.: Яковлев 1998, 89. Впрочем, тот же стиль командования, ревнивое соблюдение единоличных компетенций и недостаток передаточного звена среди генералитета сторонний наблюдатель отмечал и для предыдущей кампании применительно к С. Ф. Апраксину (Tr"utzschler 1838, 137).
280
РГАДА. Ф. 16. Оп. 1. Д. 115 (1). Л. 18–19 (реляция Броуна от 05/16.03.1758); прошение Броуна (Грауденц, 05.03.1758) // Броун 1862, 196. См. подробно: Кудзеевич 2015, 435–437.
281
Де
282
«Er ist sehr hinterhaltig und verschwiegen» (Anmerkungen / «Замечания» полковника де Фине о состоянии РИА, ноябрь 1758 г. // OeStA. HHStA Kriegsakten 373–2. Karton 3, Bl. 35–35RS).
Паралич связи командования с генералитетом сказывается на баталии: кроме общей диспозиции, написанной до баталии [283] , ни одного приказа от Фермора до конца битвы больше не поступало. Если бы Лев Николаевич Толстой вознамерился вместо Бородина описать Цорндорф, то, наверное, порадовался бы, насколько происходившее вписывается в его философию истории. Ход битвы никак не зависел от главнокомандующего, атаки предпринимались самостоятельно генералами на местах или вообще происходили стихийно. Почти как и год назад, «диспозиции наперед никакой не было сделано, да и некогда было делать, а всем сам Бог управлял и распоряжал» [284] .
283
Генеральная диспозиция Фермора от 14.07.1758 (Масловский II, 188–194 второй пагинации); Костюрин 1879, 355; Яковлев 1998, 91.
284
Болотов I, 535 о Гросс-Егерсдорфе.
Однако последовавшее после маневра Фридриха превращение из преимуществ в недостатки русских позиций было, как стало ясно в ходе самого сражения, не последней метаморфозой. Ограниченность маневра для русских означала и невозможность маневра для пруссаков. Юркая армия Фридриха теряла один из главных своих козырей. Она физически не могла обойти русские позиции, как обошла, к примеру, австрийцев под Лейтеном в предыдущем, 1757 г. Пруссакам ничего не оставалось, как атаковать в лоб, и на следующем после артиллерийской дуэли этапе сражения уже они понесли тяжелые потери от русского огня. Как мы увидим при ближайшем рассмотрении, управляемость событий и с прусской стороны сильно преувеличена, а Фридрих оказывается почти такой же, как Фермор, фигурой в «колоссальных руках пуппенмейстера».
1 акт: Prussac idiot [285] . Синие начинают и проигрывают
«Настал, наконец, сей достопамятный день!» [286] В три ночи Фридрих поднимается со своего кресла в комнатке на Нойдаммской мельнице (десятилетия спустя тогдашний мельник предпочтет не отдавать это кресло в музей, так как желает, чтобы «патриотическая реликвия» стала его смертным одром) [287] . «Доброе утро, господа! Поздравляю, баталия выиграна!» – обращается король, нахлобучивая шляпу, к своим спутникам (скорее всего, впрочем, и это из репертуара «легендарной» истории. Звучит слишком красиво, да и в аутентичных источниках не упомянуто). Затемно, полчетвертого утра 25 августа, пруссаки выступают тремя колоннами, сопровождаемые местными лесничими, которые показывают дорогу на узких лесных тропах, восполняя несовершенство карт [288] . От такой информации может зависеть исход баталии: незнание местности под Франкфуртом привело к ошибкам в диспозиции Фридриха и стало одной из причин разгрома пруссаков под Кунерсдорфом годом позже.
285
Так T"age 1804, 179 транскрибирует русское «Пруссак идет!»
286
Прозоровский 2004, 50.
287
Bertuch 1828, 50.
288
См. об этом: Масловский II, 81 второй пагинации.
Еще в лесу колонны встречаются, конница перестраивается, к восьми часам утра при ярко сияющем солнце «синие» показываются вдали из-за разделявшего армии леса. «Чуть утро осветило пушки, пруссаки тут как тут», – меланхолично рифмует поручик Лермонтов (Иван из 5-го Мушкетерского, вскоре, увы, убитый). «Началось! Вот оно! Страшно и весело!» – говорит лицо прапорщика Толстого, тоже Ивана, из Новгородского пехотного на противоположном фланге. Этот отделается легким ранением. А Пушкин? Тоже есть, но не просто, а Мусин. Еще Бенкендорф, Раевские, Нащокин, Беллинсгаузен, барон Врангель и даже Ленин такой молодой (подпоручик, Александр). Все еще в одном фрунте, всё только начинается.
С восьми до девяти, нимало не препятствуемый русскими, неприятель разворачивается на Цорндорфском плато в ордер баталии и ставит батареи.
Слова «маскировка» в военном лексиконе еще нет и в помине. Солдаты Семилетней войны щеголяют в разноцветных мундирах. Армия Фридриха в традиционном синем – вернее, голубом, поскольку дешевая краска на униформе рядовых быстро выцветала [289] . Противостоящую им Российско-императорскую армию по идее следует обозначать как «зеленых». Однако на самом деле это скорее «красные», поскольку в жаркое время русские оставляют верхние кафтаны в полковом обозе и сплошь остаются в красных камзолах (№ 115, 116), благо ночи пока стоят «ясные и теплые» [290] .
289
Господа офицеры отличаются от выцветших рядовых и густотой синевы индиго. Изобретенная в начале XVIII в. «прусская синь» только получает распространение, см. в общем: Bleckwenn, Hans. Die friderizianischen Uniformen 1753–1786. Bd. 1–4. Osnabr"uck 1984. О материальной культуре прусской армии Семилетней войны: F"ussel 2009 II.
290
Bertuch 1828, 46.