Пить, петь, плакать: пьесы

Драгунская Ксения Викторовна

Командир. А вообще, папа, ты на нее внимания не обращай. Она яд приняла и минут через двадцать должна окочуриться.

Дронова встает и уходит.

Комиссар и Командир. Ладно тебе, ну что ты, ей-богу, мы же любя...

Папа. У тебя горькие шутки. Вчера мне показалось, что тебе тяжело, и я понял: я должен стать опорой для тебя. Бросай свою коммерцию! Поедем куда-нибудь в глушь. Станем бакенщиками. Будем зажигать огни на ночной реке. Ведь есть же на свете другая жизнь, можно ведь жить по-другому. Не пить, рано вставать, лечить одичавший заброшенный сад, белить

стволы... Я виноват перед тобой, Алеша. Но теперь все изменится. Ведь мне уже пятьдесят, и у меня никого нет, кроме тебя. А знаешь, когда ты родился, был такой противный июньский день, дождь и солнце, я шел по Москве, заходил ко всем и говорил: «У меня сын!»

Комиссар. Тише! Тссс! Слушайте! Ну, слышите?

Явственно слышится стук, как будто что-то прибивают или наоборот – отдирают.

Ну вот! Ведь стучат же!

Папа. Стучат.

Командир. Ну и что?

Входит Точильщик.

Точильщик (отдуваясь и пыхтя). Вот, пока поднимался по лестнице, вспомнил, что забыл патефон. Но я по другому вопросу. К вам тут девушка ходит. Такая с волосами и в пальто. Так вот, она сегодня шла по переулку и шаталась, как пьяная. В лужу упала. Пришлось мне остановить станок и проводить ее к вам. Вы уж за ней приглядите. Девушке все это совсем не к лицу.

Командир. Не к лицу, ох не к лицу...

Точильщик поворачивается, чтобы уйти, но возвращается.

Точильщик. А я вспомнил. Она была во втором классе. Октябренок со звездочкой. Школьные завтраки. Я был завучем, меня все боялись. Захожу в столовую, учительница говорит: вот, Дронова не ест. Тогда я взял ложку и всю эту кашу ей в карманы черного фартука насовал. Ну, и за шиворот тоже.

Папа. Негодяй! Людоед! Как ты смел унижать ребенка! Бедная девочка... Вон отсюда, палач!

Точильщик не двигается с места. Стоит, опустив голову.

Комиссар. Педагог долбаный... У нее, может, после этого ненависть к мужчинам! Вот она их теперь и изводит своей идиотской любовью!

Точильщик. Я сейчас уйду, не переживайте. Только... Я человек одинокий... Может, вы... Можно, я подарю вам патефон?

Командир. Обойдемся. Не люблю учителей.

Точильщик уходит.

Дронова (стоя в дверях). Да ладно. Я на него уже не сержусь. Как холодно...

Папа накрывает ее пледом и не убирает руки, словно обнимая ее.

Папа. Ну ничего, ничего. Все будет хорошо...

Дронова. Правда?

Папа. Обязательно. (Гладит ее по голове.)

Командир смотрит на них и подпрыгивает на месте.

Командир. Папа! На колени! Проси руки! Дронова, выходи за папу! Он пострижется. Я его на работу устрою... Поженитесь, а?

Комиссар. Точно! Владимир Николаич! Она у нас ядреная бабенка, никакая смерть ее не берет.

Командир. И уже на сносях. Меня не растил, хоть чужого ребеночка приголубишь.

Папа. Я согласен, я счастлив буду...

Комиссар. Да вы что... Да вы... Я вам машину подарю. «Сааб». Он, правда, красный...

Командир. А я квартиру. Она же к Новому году должна быть готова, та, на Фрунзенской. А мне и здесь хорошо. Я привык.

Комиссар.

В двухэтажной квартире жить будешь, кочерга! (Улыбается Дроновой.)

Папа. Нет. Мы лучше уедем из города. Куда-нибудь далеко. Где в лесу темная речка... (Бормочет.) Черные яблони в саду... Осенний свет...

Командир. Неужто пристроил двоих? Гора с плеч свалилась!

Комиссар. А сейчас мы это отметим грандиозным свадебным омлетом! Владимир Николаич! Небось с утра не жравши? Все, праздник начался, танцуют все!

Командир, Комиссар и папа уходят, подхватив со стола продукты. Дронова остается одна. Ходит по комнате, завернувшись в плед. Он волочится по полу. Сбрасывает плед. Аккуратно складывает. Подбирает с полу яблоки. Рассматривает, гладит, кладет на стол. Останавливается перед зеркалом. Смотрит на себя. Поворачивается в профиль. Разглаживает юбку на круглом животе. Долговязая, тощая. Вздохнув, задирает юбку, вынимаem из-под колготок пухлую круглую подушку. Входит высокая женщина лет тридцати пяти с семилетним мальчиком.

Женщина. У вас не заперто... Это... Я туда попала?..

Дронова. А, вы...

Женщина. Я за рыбками. Это черт знает что такое! (Устало опускается на стул.) Еле нашла. Перейти трамвайные пути, третий переулок налево. С точильщиком переулок, сказали. Никакого точильщика нет. И табличка с названием переулка – вдребезги. На доме якобы висит огромный плакат. Нет никакого плаката. Только на самом верху кусок остался. И не поймешь, что написано. Зато пожарная машина с лестницей стоит. Седьмой этаж, без лифта... (Достает сигареты.) Вы позволите? (Закуривает.) Как здесь душно... (Озирается.) Что это у них с окном? Андрей говорил – вид из окна изумительный, и слышно, как в церкви звонят... (Смеется.) Завтра я сяду в самолет, мне будут предлагать газеты, журналы, напитки... А я закрою глаза. И открою уже в Лондоне.

Дронова. А как вы повезете аквариум?

Женщина. Ума не приложу! Ума не приложу! Задал мне Андрей задачу! И главное, на этих рыб тоже нужна справка! Я пошла в ветеринарную лечебницу по месту жительства, а там теперь вообще какой-то отдел... По борьбе... с печалью и безвозвратностью, кажется. А, жулики кругом... (Пауза.) Я бы, собственно, никогда и не уехала. Хорошая эта страна. Такая большая. Прогноз погоды полчаса занимает. С севера на юг, с запада на восток... Ночью минус три плюс два, днем минус два плюс три, местами порывы... Эта страна хорошая. Я люблю ее. Особенно осенью. Уезжаю-то я из-за него. (Приобнимает мальчика.)

Дронова. Мальчик, хочешь яблоко?

Женщина (мальчику). Что надо сказать?

Мальчик (вскрикивает). Фирма «Ого» не подводит! У «МММ» нет проблем!

Женщина (в ужасе). Господи, опять!.. Кузя! Кузенька... Ты меня слышишь? Перестань, успокойся, милый...

Мальчик. Это Россия. Это совокупное достояние России. Это мы. Это сто шестьдесят миллионов...

Женщина (Дроновой, доверительно). Нездоров он у меня. Заболевание такое непонятное... И началось недавно. То он совсем нормальный, то вдруг начинает вот так вот... И слова человеческого от него не дождешься. Приступы какие-то...