Пить, петь, плакать: пьесы

Драгунская Ксения Викторовна

Еловецкий. У меня вчера был Степцов.

Фомина. А, наш славный буржуин! Повелитель ларьков!

Еловецкий. Что там ларьки! Фигня! Он знаешь, какие дела крутит? Ростокинский акведук недавно купил.

Фомина. А ведь какой был пентюх! Новеллы нежные писал.

Еловецкий. Он до сих пор по тебе сохнет.

Фомина. Скажи ему, чтобы сменил пластинку.

Еловецкий. Жопа ты все-таки.

Фомина. Уж какая есть.

Еловецкий. Что там у наших слышно? Надо

бы собраться, встретиться.

Фомина. Я хочу в институт съездить, с комсомольского учета сняться. Мне ведь скоро двадцать девять.

Еловецкий. Не идиотничай. Комсомол сто лет назад разогнали.

Фомина. Тем более. Чего зря на учете состоять?

Еловецкий. Да. Тебе скоро двадцать девять, а мне уже тридцать...

Фомина. Ты бы, Петька, женился, ей-богу. Это просто свинство – не жениться. Наглость какая-то. Любишь не любишь, хочешь не хочешь, а свадьбу устроить ты обязан. Для нас, для друзей. Мы хотим закирячить на твоей свадьбе, ясно?

Еловецкий. Да. Надо жениться. Надо. Должен же кто-то в конце концов ремонт сделать, прибрать, тараканов выморить. Пожалуй, женюсь. Знаешь, на простой такой бабенке без завихрений. На лимитчице.

Фомина. Во-во! Она-то быстро приберет. К рукам. Картины, бабушкины антикварные мулечки. И квартиру в придачу отсудит.

Еловецкий. Да я ее в бараний рог скручу! Замордую на фиг. Ноги вырву.

Фомина. А ты дай брачное объявление: «Мужчина неотталкивающей наружности, жилплощадью обеспечен, замордует на фиг, ноги вырвет, скрутит в бараний рог». Отбою от невест не будет... Ой. Машина какая-то приехала. (Глядит вдаль.) Неужели ко мне кто-то в гости приперся? Пронеси, Господи...

Еловецкий. Чудеса русского гостеприимства.

Фомина. Так и есть. Это Шура Дрозд.

Еловецкий. Мужик или баба?

Фомина. Мы с Шурой в одном классе учились. Пока, Петюня, я тебе звякну. (Кладет трубку.)

Еловецкий удаляется. На сцену выскакивает молодая особа в шляпке, с бутылкой вина в руках. Это Шурочка Дрозд. Она звонко целует Фомину.

Шура. У тебя тут такой воздух, такой воздух! Голова кружится!

Фомина(хмуро глядит вдаль). А это что еще за остолоп?

Шура (со значением). Это Август. Помнишь, я тебе говорила? Он член восточной лиги белых магов. Экстрасенс.

Фомина. Скажи ему, чтобы по клумбе не ходил. У меня на ней сыроежки летом растут.

Шура (машет рукой). Август! Иди к нам! Он такой чудный! Он все-все чувствует. Когда мы с ним первый раз встретились, он вот так вот посмотрел мне прямо в глаза и говорит: «В детстве у вас была мозговая травма». А я ведь действительно в пять месяцев свалилась с пеленального столика. Чудесно, правда?

Фомина. Да уж...

Подходит Август. Это безвкусно одетый, отчаянно набриолиненный детина с ростовским говорком. Фомина. Аня.

Жених. Август. (Смотрит

на Фомину и сообщает доверительно.) У вас щитовидка на пределе.

Фомина. Да вы что?

Жених. И поджелудочная барахлит.

Фомина. Тогда давайте вино пить. (Начинает открывать бутылку.)

Бутылка никак не открывается. Шура берет бутылку у Фоминой, тоже пытается открыть. В тишине Шура и Фомина поочередно борются с пробкой. Жених сидит, уронив голову на грудь. Шура выдергивает пробку, пролив половину вина.

Фомина (жениху). Могли бы, между прочим, и взглядом откупорить. Небось не рассыпались бы. Экстрасенс, не нам чета.

Жених сидит так же неподвижно.

Шура. Август очень перенапрягся. Представляешь, мы по дороге заехали в магазин. А там такой страшный старик на костылях. Август зарядился и стал с ним работать. И вдруг прямо на глазах старик как бросит свои костыли и как побежит! Только пятки засверкали. А Август совсем обессилел.

Пауза. Жених сидит, уронив голову на грудь. Слышно, как работает стиральная машина. Ни с того ни с сего жених трясется с головы до пят, словно его бьет током. Потом встает как ни в чем не бывало.

Жених. Давайте выпьем, девчонки! Аня, я так рад... Шура столько рассказывала... Шо вы такая... Шо у вас такой дом...

Начинает мигать свет. Гул стиральной машины смолкает.

Шура. Ой. Опять.

Фомина. Наши взяли электростанцию.

Свет гаснет.

Жених. То ж через меня. Мне так неловко. Куда ни приду первый раз, электричество с непривычки вылетает. Такой неудобняк!

Фомина. Ну вот. Теперь по вашей милости у меня не работает стиральная машина. И холодильник в придачу.

Шура (жениху). Мася, пойди подыши воздухом.

Жених удаляется.

(Фоминой, доверительно). Ну как? Выходить мне за него или нет?

Фомина. Где ты только берешь таких?

Шура. А где же теперь других-то взять? Теперь не то что жениха, и свидетеля-то приличного не найти. То псих, то голубой, то, боже упаси, филолог, одна буква «ы» на уме. Зайцев, правда, был подходящий. Но попрошайка такой, ужас. То ему купи, это купи. Прямо по улице идти невозможно, так и тянет в каждую лавку. И простужался часто. Сливкин тоже был ничего, но змей в ванне собирал. Вот Мурват был совсем хороший. Помнишь, Мурват, норвежец?

Фомина. Не норвежец, а араб.

Шура. Не араб, а курд.

Фомина. Еще того не легче. Партизан. По фальшивому паспорту жил в Норвегии.

Шура. Курды не виноваты, что у них нет государственности.

Фомина. Он же террорист, он поезда взрывал, людей гасил направо и налево, у него же руки по плечи в крови.

Шура. Главное – это национально-освободительное движение.

Фомина. Ну и выходила бы за него. Шла бы с ним партизанскими тропами.