Плачь обо мне, небо
Шрифт:
А потом раздался отвратительный грохот чего-то тяжелого и раздробившегося: звук еще долго эхом отдавался по коридору. И наступила темнота.
Звон упавшего где-то в стороне канделябра за этим шумом остался незамеченным.
– Ваше Высочество, Вы в порядке?
Судя по голосу, исходившему откуда-то справа, Катерина была сейчас там, где секундами ранее стоял он сам. Николай нахмурился, делая неуверенный шаг: он даже сумел устоять на ногах после этого неожиданного рывка, поэтому не получил вообще никаких повреждений.
– В полном, – заверил он её, стараясь сначала провести ногой по полу,
– О Вашем умении находить неприятности? – кажется, на сей раз в её тоне даже прозвучали шутливые ноты. И, кажется, двигался он в верном направлении.
Вытянув руку вперед, цесаревич одновременно пытался и не натолкнуться вновь на деревянный каркас, и отыскать Катерину. Впрочем, последнее случилось довольно быстро: она не так далеко сумела переместить его самого. Пока пальцы дотрагивались до пустоты, выставленной вперед ноги вдруг коснулось что-то холодное и мягкое. Мгновение потребовалось, чтобы понять – её ладонь, тоже искавшая его в темноте. И еще мгновение – чтобы их руки встретились, как-то инстинктивно слишком жадно переплетаясь пальцами. Будто опасаясь потерять этот спасительный контакт.
Опустившись на колени и свободной рукой пытаясь понять, в каком положении сейчас находится Катерина, Николай ощущал себя слепцом: медленные движения, изучающие рельеф ткани платья, линии талии, плеча, шероховатость цепочки, выступающих шейных позвонков, очертания неявных скул.
– Вы в порядке? – выдохнув, он отзеркалил её собственный вопрос, больше всего опасаясь услышать (а впрочем, разве бы сказала бы она об этом?) отрицательный ответ.
– Почти.
Решившая сразу сознаться Катерина кожей ощутила, как изменилась атмосфера и темнота, и ранее бывшая неприветливой, вдруг как-то тяжело легла на грудь. Пришлось спешно добавить, от волнения даже проглотив конец фразы:
– Ничего серьезного – задело упавшим камнем ногу.
– Можете встать?
Ладонь цесаревича, до того лежавшая на её щеке, опустилась к плечу – ожидаемый жест поддержки, и Катерина облегченно выдохнула, радуясь, что мрак коридора скрывает её внезапный румянец – все то время, пока горячая рука взволнованно ощупывала её, она была безжизненней любой статуи. Даже кровь, казалось, прекратила свой бег по венам. А когда пальцы замерли где-то у виска, она и вовсе испугалась, что рискует аки томная барышня потерять сознание. И оттого сейчас стало куда как спокойней.
– Наверное.
И вслед за этим попыталась подняться, зашипев от боли, стоило лишь поставить правую ногу на пол и перенести на нее вес. Когда с деревянного каркаса свалился камень, один из крупных осколков задел её лодыжку, вынудив упасть. Катерина полагала, что обойдется гематомой – все же, сила удара была немалая, – но оказалось, что все несколько серьезнее. Вряд ли перелом, хотя и не исключено, но то, что ступать на эту ногу невозможно, уже ясно как день.
– Вы опять пытаетесь геройствовать? – угадал её состояние цесаревич, от которого это возмущенно-обреченное шипение не укрылось, да и вцепившиеся в его ладонь пальцы тоже не вызывали оптимистических надежд.
– Учусь у Вас, – сквозь зубы парировала Катерина, все же поднявшись, но стоя только на левой ноге – правая безвольно была подтянута к ней.
–
– Правая.
Быстро сориентировавшись, он осторожно выпустил холодную кисть из своих пальцев и, приблизившись к Катерине еще на шаг справа, чтобы расстояние между ними стало совсем незначительным, обхватил её за талию. Мысль взять пострадавшую княжну на руки пришлось отбросить: передвигаться в кромешной тьме и без того было опасно, а в таких условиях это бы явно окончилось новой травмой. Возможно, более страшной. Он бы даже не рискнул надеяться на защиту ангела-хранителя – минутой назад он уже избежал смерти. Не стоило пробовать вновь.
– Быть в который раз спасенным дамой – мое самолюбие, признаться, уязвлено, – прокомментировал ситуацию цесаревич, чем вызвал у Катерины насмешливую улыбку. Он не мог видеть её, но слышал в ответной фразе. И улыбался сам невольно.
– Бесспорно, лучше потерять жизнь, но сохранить гордость. Почему Вы не сказали, что лишились свечи?
Ей стоило корить себя, что она не заметила этого, но и Николай не должен был молчать. Хотя, чего еще она могла ожидать от него, особенно с учетом того, как старалась строить линию поведения с ним?
– Боюсь, теперь слухов нам не избежать, – оставив без ответа её вопрос, сообщил цесаревич. – Наше появление в Камероновой галерее вызвало бы куда меньше вопросов.
– Намереваетесь укорить меня в случившемся? – уточнила Катерина, впрочем, мысленно готовая принять любую вину: она слишком переволновалась, когда услышала тот треск и увидела, как недобро покачнулся камень на вершине строительных лесов. Каким чудом она пролетела это расстояние и сумела сдернуть цесаревича с места, до сих пор не понимала – не иначе как Всевышний помог.
– Ничуть, – хмыкнул Николай, замолкая на этом.
Катерина тоже больше говорить не стала ничего, и оставшийся путь они проделали в абсолютном молчании. Дорога, что могла бы занять всего минут двадцать, протянулась почти на час, с частыми остановками и проверками местности. Передвигаться впотьмах – лишь ближе к концу тьма стала чуть менее непроглядной (несколько отверстий под самым потолком, которые и дали возможность понять, что свобода близко) – было не лучшим развлечением. Особенно с учетом состояния Катерины, вынужденной опираться на цесаревича, поскольку на правую ногу наступать она не могла совершенно. Им крайне повезло, что до выхода оставалось несколько саженей и не требовалось никуда сворачивать. И, пожалуй, что двери как таковой не существовало – лишь небольшой завал из камней. Из щелей между ними пробивались солнечные лучи, которые сейчас показались истинным спасительным светочем.
Когда Николаю удалось справиться с камнями, оставленная им ради этого Катерина, прислонившаяся к стене, на мгновенье зажмурилась – ей казалось, она ослепла. Потребовалось некоторое время, чтобы вновь существовать не во тьме подземных лабиринтов и определить, куда именно вывел их выбранный ход. Впереди раскинулось озеро, чистая вода которого даже почти не колебалась – день выдался безветренным; дворец остался где-то по левую руку, и чтобы дойти до него обратно, потребовалось бы не менее четверти часа быстрым шагом, а то и все полчаса.