Плачь обо мне, небо
Шрифт:
– Конечно же она не откажет, – весело бросила та, не оставляя подруге выбора: порой она могла быть настойчивее Эллен, хоть и казалось, что это совершенно невозможно.
Впрочем, не сказать чтобы Катерина действительно была против провести вечер в этом кругу: скорее она все еще ощущала некоторую скованность, общаясь с лицами императорской крови. Тем более что те, похоже, никакой разницы между их положением не замечали – что фрейлины и свитские офицеры, что члены императорского Дома: каждый удостаивался приветливого обращения. На удивление даже не так давно
Устраиваясь по левую руку от Николая – по правую расположился Александр – и едва заметно отвечая ему на приветственную улыбку, она с некоторым напряженным ожиданием взглянула на Сашеньку, по всей видимости, принявшую на себя роль ведущей. Сказать по чести, Катерина скорее ожидала, что руководить игрой будет Евгения Максимилиановна, задумчиво осматривающая их небольшой кружок, или же её брат, в последний момент занявший место подле Катерины и моментально начавший что-то вдохновенно рассказывать графу Шереметеву – двадцатилетнему корнету Кавалергардского полка, входящему в близкую свиту цесаревича.
Младшие Великие князья – Николай Константинович и Алексей Александрович от игры отказались, вероятно, найдя для себя более интересное и подвижное занятие, поскольку в гостиной их не было видно. Судя по тому, что отсутствовал и Владимир Александрович, он составил им компанию.
– Попрошу всех игроков сдать мне любую мелкую личную вещь, – громко объявила Сашенька, выдвигая на центр стола большой серебряный поднос. – А… хм, Вы, принцесса, – обратилась она к Марии Максимилиановне, как раз намеревавшейся что-то сказать, – поможете мне со списком заданий.
Та охотно покинула свое место, перебираясь ближе к Жуковской и вооружаясь новеньким пером: судя по хитро блеснувшим глазам, старшая из Лейхтенбергских в желании устроить развлечение ничем не уступала остальным, хоть и на фоне брата с сестрой порой уходила в тень. Впрочем, ей, как уже замужней барышне, следовало быть более степенной – титул принцессы Баденской, сменивший статус герцогини, обязывал к иному поведению. Хотя с момента замужества прошло чуть более года и сама она почти не ощутила изменений, особенно вернувшись в Россию, где вновь ощутила себя свободной и юной, находясь в обществе брата с сестрой. Признаться, их ей очень не хватало в далеком и чужом Карлсруэ.
Подготовка к игре заняла не более пяти минут, из которых две ушло на то, чтобы участники действа сумели выбрать разные предметы в качестве фантов – Сашенька настояла, объясняя это тем, что может произойти путаница. Остальные три были посвящены таинственным перешептываниям Жуковской и принцессы Баденской, порой стреляющих коварными взглядами по собравшимся. Николай Максимилианович заговорщицким шепотом оповестил всех, что ум его старшей сестры иной раз бывает даже изощреннее его собственного, наслаждаясь произведенным эффектом. Но по итогу испытать на себе плоды этого ума первому пришлось именно ему.
–
За столиком послышался возмущенный вздох – даже при том, что вещицы, попавшие под узорчатый платок, в большинстве своем стоили даже более ста, для шуточного откупа цена была слишком высока.
Жуковская довольно улыбнулась и вновь опустила глаза на список:
– Этому фанту сочинить для соседа стихотворение, которое бы выражало его чувства.
И почти сразу выудила из-под платка позолоченные карманные часы с инкрустацией мелкими рубинами, образовывающими букву «Н». Подняв вещицу так, чтобы, покачиваясь на тонкой изящной цепочке, она была видна всем, Сашенька выжидающе обвела взглядом игроков, призывая владельца принять выпавшее на его долю испытание.
Уговаривать оного не пришлось. Посмотрев на расположившегося по его левую руку графа Шереметева, Николай Максимилианович картинно повинился:
– Простите, граф, нас не поймут, – и с широкой улыбкой, полной восхищения, обратился к Катерине: – mademoiselle, один лишь взгляд в Ваши глаза рождает в моей душе рифмы.
Я помню миг – о Боже правый! –
передо мной явились Вы:
Словно Венера, возрождаясь
из чистой моря синевы.
Тогда, в час грусти безнадежной
и сердца сумрачной тоски,
Я ясно в первый раз увидел
Ваши небесные черты.
Шли годы. Этого страданья
испепеляющей любви
Не знали Вы. Но прочитали
мои бездарные стихи.
За столиком раздался приглушенный смех: манера общения молодого Николая Максимилиановича с дамами давно уже не воспринималась всерьез – его легкий флирт никогда ни к чему не обязывал. Ему просто нравилось оказывать знаки внимания хорошеньким барышням, но при этом он никогда не претендовал на роль сердцееда и не давал ложных надежд, будучи предельно честен с каждой из них. То, что сейчас он с воодушевлением патетически декламировал наспех сочиненное стихотворение Катерине не отрицало вероятности танца с любой другой барышней уже спустя несколько минут. И, признаться, этот факт успокаивал Катерину: она лишь благосклонно улыбалась, не чувствуя никакой скованности.
Насколько все было просто, когда нет ни единого намека на возможные чувства.
– Мне кажется, или нечто похожее я слышала у покойного Пушкина? – с наигранным подозрением протянула Евгения Максимилиановна. «Оскорбленный поэт» воззрился на сестру:
– Ему повезло, что он уже умер, иначе я бы вызвал его на дуэль.
Все утонуло в громком, чистом смехе, за которым остались незамеченным и слишком долгий проницательный взгляд цесаревича на своего кузена, и не менее проницательный – но уже Великого князя Александра Александровича – в его адрес.