Плачь обо мне, небо
Шрифт:
И, тем не менее, Евгения Максимилиановна подавала себя так, что едва ли кто мог бросить в её адрес негодующий взгляд: достоинства в её движениях было куда больше, чем у любой одетой по всем правилам светского этикета барышни.
– Никса! Как всегда удивительно пунктуален! – она счастливо улыбнулась цесаревичу, подавая ему руку для церемониального поцелуя, а после переводя взгляд лучащихся теплом глаз на его спутницу. – Вы, должно быть, Екатерина Алексеевна? – и, не дожидаясь подтверждения, тут же добавила: – Позволите называть Вас «Катрин»?
Та смешалась на мгновение, прежде чем, мысленно отчитав себя,
– Как Вам будет угодно, Ваше Высочество.
Она, признаться, не сразу поняла, как ей стоит именовать Евгению Максимилиановну: по отцу она носила титул «Светлости», однако как лицо императорской крови все же являлась «Высочеством» после смерти своего отца. А все правила на сей счет вдруг как назло выветрились из головы, оставляя там лишь девственную пустоту.
Герцогиня отреагировала тихим смехом, жестом давая понять, что с формальностями можно покончить.
– Оставим эти церемонии, – раскрыв веер, произнесла она и созналась: – Никак не привыкну к этому «Высочеству». Наслаждайтесь вечером, Катрин – Вам крайне повезло сегодня со спутником. А ты, – вновь перевела она внимание на цесаревича, который все это время лишь отстраненно следил за общением барышень, и аккуратно пригрозила вполовину сложившимся веером, – будь мягче с дамой.
Николай мысленно застонал: если кузина сейчас начнет припоминать ему старое…
К счастью, этого не произошло: обернувшись, Евгения Максимилиановна вдруг нахмурилась и, коротко распрощавшись (с обещанием еще найти их обоих), куда-то спешно упорхнула. Катерина, все еще воспринимающая происходящее с некоторой долей недоверия и изумления, медленно отвела взгляд от удаляющейся спины герцогини, чтобы заметить промелькнувшую на лице Николая тень облегчения.
Правда, радость его охватила рано – стоило им только проследовать к свободному столику, за который Катерина изъявила желание присесть (и, признаться, была бы не против на некоторое время остаться в одиночестве, а после, возможно, найти Сашеньку), как рядом, практически из ниоткуда, возник новый гость. И если цесаревич отреагировал на это абсолютно спокойно, то Катерина, медленно обводящая взглядом зал в поисках знакомых лиц (или, если говорить начистоту, повода сбежать), внезапно заметившая движение по правую руку, вздрогнула. Обернувшись к подошедшему, она несколько недоуменно моргнула, но, заметив, что цесаревич поднялся, поспешила последовать его примеру. Мало ли, с кем ей выпала честь обменяться приветствиями.
И, как оказалось, поступила разумно.
– Как всегда, стараешься появиться внезапно, – бросил тому Николай, впрочем, улыбаясь.
Гость пожал плечами, делая вид, словно это уже давно не стоит даже малейшего упоминания, и с такой же улыбкой сделал еще шаг. В следующий момент Катерина лицезрела крепкие объятия, говорящие обо всем лучше любых слов.
– Катрин, позвольте представить, – обернулся к ней цесаревич, отстраняясь от новоприбывшего. – Его Императорское Высочество, герцог Лейхтенбергский. Николай Максимилианович.
Она спешно склонилась в реверансе, мысленно укорив себя за невнимательность – ведь должна была сразу догадаться, что это не кто-то из свитских. Герцога Лейхтенбергского она видела впервые, однако имела «знакомство» по портретам, которые обязана была знать каждая фрейлина. И при личной встрече убедилась,
– Вокруг тебя стали появляться прелестные барышни? – герцог одарил заинтересованным взглядом Катерину, которая в легком смущении опустила взгляд и силилась скрыть румянец, проявившийся, когда на ее руке был запечатлен легкий поцелуй. Цесаревич же вместо ответа ограничился формальным представлением:
– Екатерина Алексеевна Голицына, фрейлина Её Императорского Величества.
Интерес его кузена стал еще более явным. С полминуты он изучал черты её лица, прежде чем задумчиво осведомиться:
– Петр Алексеевич случаем ли не Ваш брат, mademoiselle?
Катерина ошеломленно воззрилась на него.
– Вы имели с ним знакомство?
– Он служит у Maman, если мы с Вами говорим об одном и том же человеке. Но вы так похожи на лицо, что мои сомнения едва ли живы.
Катерина выдохнула. Флоренция? В этом был смысл. Даже при том, что Голицыных в Петербурге было столько, что выйди на Невский – обязательно попадешь на одного из них, но то Петербург, а то Европа. И если герцог уверял, что они похожи на лицо…
– Надо же, какие судьба шутки шутит, – весело проговорил тот, – я и не догадывался, что у него сестра в России есть. Семья, как мне было известно, в Карлсруэ. Отчего же Вы здесь?
С лица её резко спала всякая радость, что от Николая Максимилиановича не укрылось. Но прежде чем Катерина сумела помыслить об ответе, пришло спасение:
– Монаршие приказы сложно оспорить.
Бросив благодарный взгляд на цесаревича, она посчитала вопрос закрытым, не добавляя к этому объяснению ничего со своей стороны. В конце концов, здесь не было ни капли лжи. Герцог, похоже, удовлетворился оным – по крайней мере, допрашивать усерднее не стал, перебросившись с цесаревичем еще парой фраз и откланявшись.
Правда, ненадолго: прошло едва ли более получаса, как он появился вновь – с неизменной улыбкой и явным воодушевлением на лице, которое уже в тот момент должно было насторожить Катерину. Однако она слишком плохо еще была знакома с герцогом Лейхтенбергским, чтобы читать его по одному лишь взгляду, Николай же не считал нужным предупредить. Хотя, возможно, он-то в этом всем ничего дурного не видел, как не видел в их близком общении, которого Катерина так старательно избегала.
– Мы думаем затеять игру в фанты. Вы составите нам компанию, mademoiselle? – жестом указал на столик, где уже сидели обе его сестры и Мари Мещерская, о чем-то беседующая с Великим князем Александром Александровичем, герцог. Но Катерина не успела даже подумать об ответе, как возникшая словно ниоткуда Сашенька Жуковская схватила её за запястье и потянула к собравшимся: