Плачь обо мне, небо
Шрифт:
Но стоило очутиться здесь, в такой живой и солнечной, вопреки привычному её настрою, столице, как все отринутое вновь захватило её в свой крепкий плен. И принятое ранее решение осыпалось прахом под ноги.
Она не мечтала вновь блистать на балах – этого никогда не было: она не являлась признанной красавицей Петербурга, её руки не просили все лучшие женихи Империи; она не грезила о внимании со стороны лиц царской крови и каких-либо привилегиях, что дарило подобное положение. Она просто понимала, что медленно выгорает вдали от столицы, вдали от Двора. И вряд ли даже смена статуса, ведение хозяйства и появление детей что-то смогут изменить. По
Он ведь тоже слишком предан короне.
– Кати?.. – прикосновение к руке вывело её из непрошенных раздумий.
Обернувшись, она увидела тревогу во взгляде жениха и поспешила улыбнуться:
– Прости. Выбор подарков мне всегда давался особенно тяжело.
Дмитрий вздохнул, похоже, принимая на веру это объяснение. Впрочем, тут же напоминая:
– Я же говорил, что тебе не стоит об этом беспокоиться – я…
И она моментально прервала фразу, что успела набить ей оскомину:
– И я в который раз повторюсь, что слишком признательна Елизавете Христофоровне, чтобы не сделать хотя бы такую малость ради нее.
Обмен мнениями, как и ожидалось, окончился безмолвным дозволением делать все, что ей взбредет в голову, со стороны жениха. Вновь улыбнувшись, Катерина благодарно прильнула к руке Дмитрия, заверяя, что в её желании нет ничего предосудительного. Тем более что она же не сбежала ни свет ни заря втайне от всех, а абсолютно честно рассказала о своем намерении отправиться в Петербург сразу после завтрака и даже была готова изменить время, если для жениха (а ведь она знала, что он будет её сопровождать) оное неудобно.
Сейчас ей совсем не хотелось спорить – это и без того случалось между ними нечасто, но сегодня внутри было как-то по-особенному тепло, и оттого она всеми силами пыталась сохранить это странное ощущение равновесия. Словно бы знала, что его минуты сочтены.
Особенно это подозрение усилилось, когда в поле зрения промелькнул голубой мундир, вызвавший мурашки по коже – нескольких коротких встреч с представителями Третьего отделения хватило, чтобы до конца жизни вздрагивать при одном их упоминании. А стоило только этому неизвестному офицеру направиться в их сторону, Катерина как-то сразу поняла, что он совсем не гуляет здесь, и отнюдь не просто решил пройтись вдоль торгового ряда, а идет именно к ним.
Правда, как приличная невинная барышня, она вообще не выказала никакого интереса и подозрения, подводя жениха к первому попавшемуся торговцу и начиная усиленно рассматривать янтарные украшения. Она старалась, чтобы её восхищение то одним, то другим комплектом, выглядело натурально, но рука все же дрогнула, когда «голубой мундир» оказался слишком близко и обратился к Дмитрию.
Ей даже на миг подумалось, что Император все же переменил свое решение и намерен отозвать своего личного адъютанта обратно, хоть и дал согласие на временную его отставку (ровно до браковенчания). Но, как оказалось после короткой и тихой беседы, в которую она тщетно старалась вслушаться, Дмитрию просто нужно было отлучиться на пару минут, о чем он и сообщил невесте, настоятельно упрашивая её не сходить с места – как бы не потеряться им тут.
Катерина, заверив жениха, что обратится в статую и заодно может поработать на благо торговца, демонстрируя посетителям Гостиного Двора янтарные украшения на себе, настороженно проследила
Стоило бы отправиться в Малый Гостиный Двор, где располагались мастера-мебельщики, однако для этого следовало покинуть основное здание, и наверняка вернуться вовремя она не успеет. Доставлять же беспокойство жениху ей совсем не хотелось.
Вздохнув, Катерина миновала пару лавочек и остановилась возле торговца, предлагающего фарфоровые и стеклянные изделия: скорее бездумно, нежели действительно чем-то заинтересовавшись. Все эти мелочи казались излишне простыми для того, чего ей бы хотелось.
– Не могли бы Вы мне оказать помощь, mademoiselle? – раздался мягкий голос где-то справа, и Катерина с удивлением обнаружила, что обращались именно к ней. Невысокий мужчина лет сорока с рыжеватыми волнистыми волосами и щегольски подвитыми усиками в темно-сером штатском платье, на чьем лице была написана усталость, граничащая с отчаянием.
– Чем могу быть полезна? – возвращая торговцу фарфоровую фигурку и отдавая все внимание незнакомцу, осведомилась Катерина, не испытывая и капли опасения при этой беседе – слишком много посторонних людей, чтобы это хоть как-то её скомпрометировало.
– Видите ли, – он неловко помялся, пожевав губу, – моя супруга… у нее день ангела. Я искал для нее кружева – она так мечтала о них, но мы не можем себе такого позволить. Мне посчастливилось найти их, но кое-что меня насторожило – я столько слышал о них, и помнил об их истинной цене, и потому то, сколько запросил торговец, мне показалось странным. Даже если бы он хотел по какой-то причине уступить товар, это слишком низкая цена.
Катерина слушала его молча, видя, как нелегко незнакомцу дается рассказ, словно он каждое слово пытался подобрать и узнать, подходит ли оное к остальным. То ли раньше ему не приходилось изъясняться так сложно, то ли просто он по натуре был крайне молчалив и стеснителен. На миг вообще подумалось, что ему стоило больших усилий обратиться к ней – абсолютно незнакомой барышне, да еще и выглядящей не в пример состоятельнее: это читалось не только в разнице их платьев, но и в том, как они оба держали себя, смотрели, говорили.
– Дело в том, что я заприметил на Вашем платье такие же кружева, – тем временем пояснял незнакомец, – и потому мне подумалось, что Вы должны бы в них разбираться. Да и молодая барышня всяко побольше моего знает об этом, – он печально усмехнулся и продолжил: – Я имею смелость просить Вас пройти со мной, чтобы удостовериться, что кружева не фальшивые.
Он замолк, напряженно вглядываясь ей в лицо, словно надеялся уловить там какой-то знак, который подскажет ему, как решится его судьба. Катерина же смешалась и с минуту не знала, как ответить: она бы не назвала себя истинной модницей, что с легкостью отличит малины от антверпенского кружева, хотя могла с уверенностью говорить, что на её платье пошли валансьен, а на веере от цесаревича сразу же распознала англетер. Только её платье сопровождалось бесконечными комментариями Эллен, которая знала, кажется, все, что надлежало знать светской барышне, а веер… не распознать брюссельские плетения, о которых мечтали все, было бы слишком странно.