Плачь обо мне, небо
Шрифт:
Это воодушевление и горячее желание помочь, делающие её еще очаровательнее (и вместе с тем, отчего-то, еще большим ребенком), он просто не имел права игнорировать. Отвечая такой же улыбкой и принимая её узкую протянутую ручку, ощущая это тепло, что, казалось, тут же разошлось от контакта их ладоней по всему его естеству, Николай поднялся, изъявляя готовность следовать за принцессой куда угодно.
Та зарделась в смущении от этой шутливой фразы, и тихий смех её, разлившийся в воздухе, был волшебней самой прекрасной музыки.
Комментарий к Глава вторая.
Что касается знакомства Дагмар и Николая до встречи в 1864 году — источники, которые были мной изучены, в едином мнении сойтись не пожелали, поэтому могут присутствовать неточности, приправленные авторской додумкой.
========== Глава третья. Вновь повторять твое имя ==========
Я говорю с подругой юных дней,
В твоих чертах ищу черты другие,
В устах живых уста давно немые,
В глазах огонь угаснувших очей.
М.Ю.Лермонтов
Дания, Фреденсборг, год 1864, август, 7.
Сад, что раскинулся подле королевского дворца, впечатлял не меньше, чем оба Царскосельских парка или же многоуровневый Петергофский, огибающий Финский залив. Хотя по своей площади он в несколько раз превосходил их всех. Если говорить начистоту, здесь было несколько садов, спроектированных в стиле барокко, и регулярный парк, который примыкал к дворцу и частично используемый для выращивания овощей на королевский стол. С высоты птичьего полета это произведение ландшафтного искусства походило на маленькое солнце с лучиками-аллеями, расходящимися от Фреденсборга.
А уменьшенная копия этого солнца предстала перед Николаем, когда Дагмар провела его в ту часть, что принадлежала лишь королевской семье и прочим была недоступна для лицезрения. Именно здесь она могла подолгу гулять, или даже, словно бы и не принцесса вовсе, увлеченно возиться с цветами, которые выращивала самостоятельно.
Впрочем, когда первое семечко упало в эту землю, Дагмар совсем не ощущала себя принцессой. Этот титул она носила едва ли больше пары недель, и переезд во Фреденсборг еще не успел дать ей возможности с ним свыкнуться.
И словно ради сохранения частички того маленького уютного дома, что был ей так любим, она еще в первые дни упросила отца дозволить ей разбить небольшую круглую клумбу, напоминающую солнце. Мать, по происхождению ощущавшая себя полноправной королевой, только закатила глаза, когда Дагмар настояла на том, чтобы никто из садовников не занимался этим участком. Королева Луиза уже давно оставила попытки пресечь эти «замашки простолюдинки» в средней дочери. В конце концов, у нее еще были Аликс и Тира, которые куда больше походили на принцесс.
– Maman тогда выглядела крайне недовольной моей просьбой, но разрешение все же дала, – вспоминала Дагмар, присаживаясь возле клумбы и осторожно касаясь кончиками пальцев ярко-алого бутона, что должен был вот-вот раскрыться.
– Почему именно солнце? – рассматривая идеальный круг, осведомился Николай. Он выглядел столь простым, что в сравнении с прочими клумбами и насаждениями, особенно теми, что виднелись по левую руку, в Фигурном садике, казался излишне невзрачным. И если
Принцесса отчего-то смущенно зарделась, помедлив с ответом. По всей видимости, здесь имело место быть нечто личное.
Как оказалось – и вправду так.
– Когда мы были маленькими, Papa впервые пригласил к нам сказочника. Аликс еще тогда заявила, что он ненастоящий – такой долговязый, худой, высокий, да и молодой слишком. Она настаивала, что сказочник должен быть непременно с густой бородой, носить золотое пенсне и полосатый кафтан, – Дагмар тихо рассмеялась, вспоминая горячность сестры, упрямо доказывающей ей свою правоту добрую четверть часа. – И сказки у него были ненастоящими. Тоже со слов Аликс.
Цесаревич заинтересованно склонил голову, не сводя с нее глаз.
– А чем же сказки его не походили на настоящие?
– В них почти не было принцев и принцесс. И tristhed в них было больше, чем радости. В тот первый вечер он читал нам Ангела, и Аликс после, когда мы готовились ко сну, сообщила мне, что это было до невозможного kedeligt историей. Я же еще дня три не могла изгнать из головы последних строк, – она замолкла, проводя ладонью по самым верхушкам распустившихся цветов, прежде чем неожиданно мягко и лирично процитировать по-французски: – В ту же самую минуту очутились они на небе у бога, где царят вечные радость и блаженство. Бог прижал к своему сердцу умершее дитя – и у него выросли крылья, как у других ангелов.
Дагмар поднялась на ноги, внезапно встретившись взглядом с цесаревичем. На лице её промелькнула какая-то непонятная грусть, совсем не имевшая очевидной причины. Уже совсем другим тоном, на чистом немецком, она продолжила:
– А Вы думаете, там действительно так радостно и спокойно?
От этих слов внутри Николая что-то похолодело: ему казалось, что сейчас вопрос ему задала совсем не юная датская принцесса, с чьих губ никогда не сходила улыбка, а из глаз не пропадало веселье. Будто кто-то другой – чужой, вечный, мудрый – на миг посмотрел на него. Вглубь него. В самое сердце, где неделей ранее властвовали тяжелые мысли о смерти.
Тогда он вряд ли думал о Рае на небесах.
– Для чистых душ – непременно, – постаравшись откинуть всяческие воспоминания о тех хмурых днях в Скевенингене, цесаревич улыбнулся. – Но почему же солнце? – кивнув в сторону клумбы, он вернул разговор к тому, что не так омрачало его настроение. – Вам столь сильно запали в душу картины небесных чертогов?
– Ах, нет, – Дагмар рассмеялась – все так же переливчато и тихо, но теперь в ней не было того пугающего ощущения чуждости, и это расслабило Николая, заставляя думать, что ему почудилось. – Это уже совсем другая сказка. Он сознавался нам, что она была особенно дорога его сердцу и единственная трогала его всякий раз, когда он рассказывал её. О маленькой русалочке, что мечтала увидеть солнце и потому посадила цветы на клумбе, напоминающей его. Они даже горели так же ярко.