Плачь обо мне, небо
Шрифт:
— Экзамен Вы не сдали, Катрин, — вдруг насмешливым шепотом прокомментировал цесаревич, сбивая свою спутницу с толку. — Пуля попала в ногу, а это даже близко не достойный выстрел.
— Я и не имела намерения его убить, — возразила Катерина, умалчивая о том, что вообще не представляла, каким образом вытянула пистолет и решилась на подобное действие: оружие осталось у нее по чистой случайности, она просто не имела еще должного навыка, чтобы даже помыслить о собственной защите. Но жизнь никогда не умела подстраиваться под готовность человека сделать что-либо, и все фатальные ситуации происходили ровно в момент, когда этого желаешь менее всего. Впрочем, это лукавство: куда хуже было бы, не окажись у нее пистолета, или окажись она далеко от выпавшего, когда ей заломили запястье, ридикюля.
Внезапно замерев от случайно пришедшей мысли, она сделала шаг назад — с легким оттенком
— Скажите, что я не сошла с ума, — все так же переводя взгляд с одного участка на другой, медленно произнесла Катерина. — Здесь ведь была женщина? Она лежала без сознания, я не знала, чем ей помочь, когда Вы… когда все это… — она как-то беспомощно развела руками, подбирая слово, — случилось.
— По всей видимости, ее обморок был не настолько глубок, как представлялся.
— Вы хотите сказать, что она его разыграла? Но зачем? Впрочем, — она не стала дожидаться ответа, понимая, насколько глуп был вопрос, вместо этого поднимая холодное оружие, — вербная ярмарка — прекрасный повод поживиться за счет кого-либо из жалостливых горожан, не способных оставить бедную женщину в беде. Достаточно заманить в темный проулок, потянуть время, пока не подоспеет сообщник, и обчистить карманы жертвы.
Николай нахмурился, догадываясь, к чему ведет его спутница. Хотя, если быть точнее, он предполагал куда больше, чем она в данный момент. Возможно, у него не было таких оснований, которые сложно опровергнуть, но шансы проверить похожую на правду гипотезу, благодаря Катерине, появились. Только не сегодня. Стиснув зубы от новой волны боли где-то справа, он попытался сделать пару размеренных глубоких вдохов и выдохов: неизвестный попал ножом по ребрам, и, судя по пропитавшемуся кровью мундиру, явно не ссадину оставил, но если за прошедшие минуты цесаревич еще не разделил участь той неизвестной (с поправкой на то, что его обморок был бы настоящим), возможно, только лишь зацепил. И все же жжение нарастало с каждой секундой.
Катерина, от которой не укрылась бледность Николая, тут же дала себе нелестную характеристику: вместо того, чтобы решать второстепенные проблемы, лучше бы доктора нашла, пока собственными руками не свела в могилу Наследника престола. Бросившись к нему, чтобы поддержать — теряющее краски лицо не оставляло шансов другим мыслям — она постаралась как можно аккуратнее подставить плечо и не касаться раненного бока. Им даже удалось медленно выйти обратно на Малую Конюшенную, чтобы вернуться на Невский, и не привлечь внимания горожан: цесаревич упрямо держал маску благодушия, стараясь, чтобы со стороны они выглядели как прогуливающаяся пара. Но когда Катерина заговорила о том, чтобы срочно найти экипаж и ехать на Литейный (впрочем, она была готова на любую врачебную помощь, просто на ум кроме Мариинской больницы, где работал широкоизвестный Буяльский, ничего не пришло), ей ответом стал непреклонный отказ. Однако мысль об экипаже и впрямь была здравой, только искать никого не пришлось: простая черная закрытая карета Его Высочества ожидала прямо на углу Невского и Малой Конюшенной.
– Катрин, право, я не истекаю кровью и не намерен испустить дух на мостовой, – попытался шутливо успокоить её цесаревич, открывая дверцу, но не преуспел в этом: княжна лишь одарила его укоризненным взглядом, прежде чем молчаливо подняться внутрь. – Ну хорошо, хорошо, – капитулируя, Николай поднял руку, тут же вновь поморщившись от боли, – едем во Дворец: договориться с Федором Феофановичем проще, чем с кем-то еще.
Он не желал показаться героем, пусть и в действительности упасть без чувств из-за ранения на глазах у встревоженной барышни было бы крайне болезненным ударом по собственному достоинству, но дать повод дворцовым сплетникам обсудить это маленькое «приключение», значило позволить длинным языкам донести новость до Императрицы. А то, сколь остро на все связанное с сыном реагировала Мария Александровна, не было известно разве что заграницей. Помимо того, цесаревич прекрасно представлял ярость Императора в адрес его безрассудных действий, вновь (что отец не замедлит подчеркнуть) связанных с небезызвестной барышней, но это все меркло перед тем, сколь сильно может ударить неприятная новость по здоровью матери. Конечно, он сам
Раздражение. Злость. Тревогу. Но не вину, коей и без того было достаточно.
Чем усерднее он прокручивал в памяти картинки последнего часа, тем сильнее убеждался в том, что случайностью назвать переделку, в которую попала Катерина, нельзя. Он действительно следил за ней от самого дворца: ровно с момента, когда вернулся к площадке Собственной лестницы и — как и ожидалось — не обнаружил и намека на присутствие княжны, а потому был вынужден как можно быстрее преодолеть десятки устланных ковровой дорожкой ступеней и почти вылететь на крыльцо Собственного подъезда, чтобы увидеть, как открытая пролетка медленно отдаляется от Дворцовой площади, и белоснежное пятно бурнуса с выпавшими на него темными кудрями становится маленькой яркой точкой. На то, чтобы растолкать задремавшего кучера, оповещенного о намерениях цесаревича нанести визит Елене Павловне, ушло не более минуты, на то, чтобы раскрыть изменение маршрута — еще столько же. Бедный мужик, не привыкший к столь спешной речи — цесаревич обычно разговаривал с ним размеренно и спокойно — в волнении стегнул лошадей так, что те чуть было в галоп не сорвались. Пришлось уже мягче и четче пояснить, что нагнать за секунды извозчика не требуется: только следовать на приличном отдалении.
У Казанского собора Николай остановил карету, приказав дожидаться его здесь: минутой ранее Катерина зашла в Гостиный Двор, где наверняка могла бы провести и час, и два, но наблюдать за ее прогулкой уже намного проще будет за пределами экипажа.
На его удивление, долго кружить напротив крупнейших торговых рядов столицы не пришлось: княжна довольно быстро вышла на улицу, теперь, по всей видимости, не желая брать пролетку: с такого расстояния, что позволяло ему остаться незамеченным, Николай не мог разглядеть выражения ее лица, но неторопливый шаг, коим она двинулась в сторону Казанского собора после недолгого осмотра Невского, говорил о том, что сейчас она готова насладиться своим променадом, мягко огибая прохожих, всегда заполняющих эту оживленную улицу. Расстояние между ними неумолимо сокращалось, и цесаревич начал раздумывать над тем, чтобы покинуть свое укрытие и присоединиться к Катерине — не станет же она открыто проявлять упрямство посреди Невского, право слово — но та вдруг решила пересечь проезжую часть, и с выходом из тени пришлось повременить. Когда княжна вдруг склонилась над какой-то женщиной, он только усмехнулся, в который раз отмечая ее сострадательность, что роднила ее с государыней; но ни единой дурной мысли не посетило его — скорее порыв помочь, ведь ей явно было непросто поддерживать ослабевшего человека и сохранять прямой курс куда-то вглубь Малой Конюшенной.
Николай уже даже было сделал несколько шагов вперед, но какой-то шум слева, со стороны Казанского, привлек его внимание: двое всадников — один на вороном скакуне, другой на гнедом — с воодушевленным гиканьем неслись вдоль канала, похоже, соревнуясь в скорости. За ними, оглушительно свистя, но со значительным отставанием, гнал офицер, видимо, принадлежащий к стражам порядка. То, что всадники нарушали правила, было ясно как божий день — скакать во весь опор к одной из самых людных улиц, явно не намереваясь резко остановиться на углу, стал бы только сумасшедший. Или самонадеянный юнец. Соперники, по всей видимости, таковыми и являлись, но это мало заботило цесаревича: тем, что действительно заставило его на мгновения забыть о своей почти детской слежке за барышней, был маленький мальчик, едва ли старше десяти лет, оказавшийся на пути у приближающихся лошадей. Ребенок, рассыпавший яблоки, что нес в бумажном кульке, бросился собирать раскатившиеся по брусчатке фрукты, явно больше переживая за то, что копыта несущихся по пустующей набережной животных могут растоптать спелые плоды, нежели за себя.
Видя, что кричать мальчишке что-либо нет никакого смысла — он скорее в ступор впадет, испугавшись — Николай кинулся к сидящему на корточках ребенку, старающемуся сразу ухватить два яблока и не растерять уже собранные. Схватив его за шкирку, словно какого котенка, он сделал еще несколько быстрых шагов к площади, прежде чем остановиться и обернуться: спустя четыре гулких удара сердца мимо пронеслись горе-всадники, преследуемые стражем порядка, и, чуть замедлившись, свернули в сторону Адмиралтейства, распугивая прохожих и запряженных в повозки лошадей.