План по соблазнению герцога

Лисканова Яна

Я быстро взяла себя в руки. Много ли княжна знает об этом, чтобы на нее всерьез злиться? Дело было даже не в моей матушке, не в моем брате… это просто повод.

С моего лица легко стекла улыбка, и я посмотрела на княжну прямо. Она стояла прямо передо мной, ее лицо было так близко. В ее глазах было торжество. Почему она так рада? Действительно злится, что ее жених проявляет ко мне внимание? Но ведь она была первой, кто так поступил с ним, она и до этого вела себя подобным же образом. Ее слова о беспокойстве за него — пустой звук.

Я опять улыбнулась.

— Я не понимаю, о чем

вы говорите, Ваше Высочество, — ответила я, склонив опять дурашливо голову к плечу, — Но уж точно не вам звать мою мать или меня вертихвосткой, — ее глаза злобно вспыхнули, и она собиралась что-то сказать, но я оказалась быстрее, — И ведь дело не в вашем женихе, правда? И, полагаю, даже не в моем.

А в чем тогда? В чем?! Мне нужно было знать! Что этой гадине надо вообще? Чего она как в хвост ужаленная ходит? А может правда ужаленная? И кто ее ужалил? Мне нужно знать, чтобы ударить ее побольнее, потому что мне уже плевать на все! Она меня достала, вот совсем. И, если надо будет, я сама придумаю, как ее прижать, скомпромитировать, а может по-простому придушу и закопаю труп! Пущу гадину пеплом над столицей.

Но перед этим пусть узнает, как на самом деле нужно унижать.

Вкусы Виля или матушкина первая любовь — не унижают их, а тем более — не унижают меня. Бить надо не в предрассудки общества, а в мелочные, жалкие качества нашей личности, которые мы не хотим в себе видеть. Так что я судорожно вспоминала каждый ее жест, каждое слово, чтобы точно понять…

— Просто ваше маленькое детское эго не в состоянии справится с тем, что мир не крутится вокруг вас? — продолжала я, — Ах, нет! Что он смеет крутиться вокруг кого-то еще?

Она была зла и ей хотелось злить всех вокруг. Она радуется, только когда другие раздражены ее поведением. Не только меня, она провоцировала всех. Зачем? Чего она хотела этим добиться? Что ее саму раздражает? Думай, Леона, думай! У тебя только одна пуля перед тем, как расплакаться и выбежать с балкона первой!

— Вы упиваетесь тем, что можете унижать окружающих, а они не могут вам ответить, — быстро проговорила я, боясь потерять мысль, — Тем, что они ничего не могут с этим поделать… Это потому что вы и сами ничего не можете поделать? — она вдруг застыла, — Ах, вот оно что! Всем на вас плевать? Никто не ценит ваших чувств, поэтому и вы не цените чужих? Бедная, бедная девочка… Вы злитесь от бессилия и желаете всем того же! Мне вас так жаль…

В воздухе прозвучала звонкая пощечина, от которой голову мотнуло так, что я чуть не упала.

Глава 12. Великая подбалконная битва

«Что ж ты, милая, смотришь искоса,

Низко голову наклоня?

Трудно высказать и не высказать

Всё, что на сердце у меня.

Не слышны в саду даже шорохи,

Всё здесь замерло до утра.

Если б знали вы, как мне дороги

Подбалконные вечера»

Слезы. Фальшивые слезы. Моя вечная боль. Я много в чем была хороша, как мне кажется, но вот если уж у меня что-то не получалось, то не получалось основательно! Одним из моих слабых мест было абсолютное

неумение строить из себя жертву. И кто бы что не думал — этот навык любому приличному человеку был просто необходим! Жизненно необходим, если мне позволено судить. А кто ж мне запретить может? Так вот, умение состроить из себя обиженную жизнью и вот этим конкретным человеком овечку, а главное — сделать это красиво, могло упростить решение очень и очень многих вопросов.

Но мой организм наотрез отказывался жить просто! Еще в детстве, когда мне очень хотелось плакать, но было как-то стыдно — что я, нытик какой-нибудь? — я как-то без осознанной цели, но научила себя переводить это в злость. Вроде как злиться — более достойно будущей пиратки, чем реветь. Я гордая! Гордая будущая покорительница морей и ваших кошельков… И теперь вот это раз за разом играло против меня, потому что другие-то девицы в массе своей рыдали как дышали! Этот чудный навык передавался девицам от их матерей, старших подруг, сестер, тетушек как тайное искусство, секретное оружие…

И от того, что свои слезные железы я по неосторожности в детстве иссушила злостью, всю жизнь я себя чувствовала, как воин на поле брани без щита и оружия. Теперь я судорожно всхлипывала, пытаясь выдавить из себя хоть слезинку и побежать жаловаться первому, кто развесит уши, но бесовы слезы так просто из глаз не текли. А ведь княжна так хорошо мне зарядила, наверняка и след останется. Просто идеально было бы! Всхлипы звучали уже громче и натуральнее, когда я поняла, что они… не мои.

Я повернула голову и вдруг наткнулась на, кажется, даже не княжну, а на кого-то другого. Потому что ну разве могла она выглядеть так? Плечики мелко вздрагивают, кулачками девушка судорожно трет глаза, а рот по-детски искривлен надвигающимися рыданиями. Вся напряжена, будто плотина, что вот-вот прорвется… и такая трогательная, маленькая. Ну чисто грустный котенок! Сердце защемило.

Что за обиженный жизнью — а точнее, мной — ребенок? Даже мне было ее жалко… Только не говорите, что даже бешеная, как псы преисподней, княжна обойдет меня на этом поле! Ка же тяжело быть неучем… Из горла вырвался нервный смешок.

Девчонка, видимо, расценила его по своему, потому что крупно вздрогнула и вдруг замерла. Подняла на меня ошарашенные огромные влажные глазища, приоткрыла удивленно рот. И вот всю ее грусть тоже вытравило злостью.

— Т-ты смеешься над-до мной?! — прошипела она, нелепо икая от волнения, и вдруг в ее голосе прорезался акцент, — Ну вс-с-се! Ты напросилась, гадина!

Она стояла рядом, так что моментально вцепилась мне в волосы, от чего я чуть не взвизгнула, только в последний момент прикусив язык. Все-таки сильные у нее руки! Я резко поменяла нас местами, дергая девчонку на себя, в угол балкона, где не нас было бы не видно из окон. Как хорошо, что балконные окна были зашторены пусть полупрозрачными, но гардинами, так что оставалась надежда, что нас, скорее всего, никто не успел заметить в этой полсекундной недодраке. За такое втык был бы обеим!

— Да как ты!.. Да я!.. — продолжала неразборчиво сипеть она, пытаясь вырваться из моих сдерживающих объятий и параллельно пребольно дергая волосы чуть не за самые корни.