Пластмассовый космонавт
Шрифт:
С террасы открывался чудесный вид на неспешно несущую свои воды реку, которая делала крутой поворот у песчаного обрыва с вековыми соснами. Совсем как на знаменитых пейзажах Поленова. До Оки отсюда было километра полтора, но запах речной свежести чувствовался очень отчётливо.
Появившаяся на террасе женщина – родственница или просто соседка по даче – принялась радостно хлопотать, собирая угощение к чаю. Вскоре вернулся и хозяин, неся в брезентовых рукавицах вёдерный самовар. Старинный купеческий самовар дымился и сипло пыхтел, словно паровоз.
Накрыв стол и пожелав им приятного разговора, помощница хозяина оставила мужчин наедине.
– Вы
С хохолком наспех прибранных волос и горящим восторженным взглядом истинного жреца науки он увлечённо рассказывал о своих инженерных задумках.
Затем разговор плавно перешёл на общее состояние дел в космической науке и технике. Говорить об этой спокойно, без душевной боли, пострадавший за правду учёный не мог:
– Наши проблемы начались задолго до недавних неудач с автоматическими лунными разведчиками серии «Зонд», и нынешних взрывов ракетоносителей «Союз». Ещё в 1961 году. В тот год в космос полетел Юрий Гагарин. Этот полёт стал высшим, но в определённой степени последним великим достижением советской науки. После него стали появляться первые признаки предстоящего упадка почти во всех отраслях, в том числе и в космической. Потом умер Королёв… Меня иногда спрашивают, если бы был жив Сергей Павлович, смог бы он, с его авторитетом, противостоять процессам развала отрасли. Не знаю…вероятно. Но даже ему, с его поддержкой на уровне ЦК, стало бы невероятно трудно работать.
– Поэтому-то я приехал, – сказал Павел.
Ненашев что-то записал в блокнот, хитро улыбаясь:
– Шифрую кое-какие мысли, чтобы «кураторы» не догадались, о чём я думаю и разговариваю.
Павел заговорил о том, что привело его сюда:
– Проблемы с «Союзами» грозят тем, что под нож могут пустить королёвский лунный носитель H1, и он разделит печальную судьбу другого гениального проекта – супербомбардировщика, стратегического ракетоносца Т4. Так получилось, что я принимал участие в испытании мясищевской «сотки» и могу подтвердить: самолёт был гениальный. Американцы назвали его «убийцей авианосцев» и были близки к панике, ибо массовое появление таких машин в спорных районах мирового океана могло изменить весь паритет сил. Но оба прототипа реактивного бомбардировщика-ракетоносца под каким-то идиотским предлогом отправили на слом, а программу закрыли. Теперь та же участь может постичь наследие Королёва.
– А вы боец! Удивительно, но именно таким я вас себе и представлял, – хозяин дома одобрительно смотрел на гостя, по-детски хлопая пушистыми ресницами. – Но чего вы ждёте именно от меня?
Павел стал объяснять:
– Вы активно работали с Королёвым, в том числе над пилотируемым лунным проектом. Поэтому я тут.
Галилей Ненашев задумчиво молчал и слушал, и Беркут продолжил:
– У приемника Королёва, нового генерального конструктора Михаила Бурова пока нет такого авторитета, чтобы противостоять объединившейся против него «старой гвардии» во главе с Чаломеевым и Глушаковым. А ваш авторитет среди специалистов всё ещё очень высок. Люди знают истинную цену позорному клейму, которое вам пытаются приклеить. Поэтому, если возникнет серьёзное обсуждение на высшем уровне вопроса: «чей проект закрыть, а на каком полностью сосредоточить все ресурсы и усилия», то ваше слово, пусть даже неофициальное, будет иметь вес на уровне экспертного заключения.
– То, что вы говорите, мне безусловно
Наконец, наступил момент, когда дальше молчать было бы безнравственно и даже преступно. Хотя и поётся у Галича «Промолчи – попадёшь в первачи», но я больше молчать не мог. И стал везде высказывать свои опасения. Один раз даже на заседании Политбюро рассказал о бардаке в нашей науке и на производстве. Мои выступления многих стали раздражать. На меня многие обозлились. Даже некоторые мои ученики и коллеги упрекали меня в непатриотизме, слишком болезненным для многих оказался ожог, неутешительными выводы, к которым я пришёл.
А однажды, в министерстве общего машиностроения произнесённая мною критика вызвала исключительную бурю. Бурю негодования. Особенно у министра Рогозьева, который просто чуть ли не ногами топал на меня, когда орал мне в лицо, что я давно оторвался от жизни, занимаясь своей теоретической наукой, что я плохой инженер и скверный руководитель и мне не место в отрасли. За мной закрепилась репутация «проблемного учёного». Сперва меня не выбрали в научно-технический совет родного института. Дважды «прокатили» с выдвижением на звание героя социалистического труда. А потом уволили с формулировкой, о которой мне и говорить стыдно…
…За разговором два часа пролетели незаметно. Посетителю пора было возвращаться в Москву. Ненашев вызвался проводить его до электрички. Уже вечерело. Тени от деревьев удлинились. Вокруг соседского дома висело, зацепившись за ветви огромных елей, серое облако дыма. Оттуда пахло хвойными дровами, вероятно сосед академика затопил себе баньку. Павел тоже был бы сейчас не прочь попариться, скинуть напряжение, продолжить интересный разговор за чашкой ароматного чая. Но благодушное настроение вмиг сняло с него как рукой, стоило космонавту заметить двоих, что маячили у них за спиной метрах в ста пятидесяти. Оказалось, опальный академик уже привык, что стоит ему выйти из калитки, как следом увязывается хвост из комитетчиков. А вот гостю такая опека была в новинку, и Беркут ещё пару раз оглянулся на чекистских филёров.
Ненашев это заметил и произнёс сочувственно:
– Видите, напрасно вы приехали. Я персона нон-грата в нашей отрасли. У вас могут возникнуть неприятности, если о вашем визите узнают.
– Ничего, я не из пугливых.
– А знаете после чего они признали меня сумасшедшим? – не понижая голоса, спокойно кивнул себе за плечо Ненашев. – Для этого оказалось достаточно всего трёх предложений. Стоило мне в одном разговоре вслух предположить, что есть влиятельные люди, готовые заключить с американцами тайную сделку, чтобы сдать им лунную гонку в обмен на разные экономические и прочие уступки, как уже на следующий день за мной приехала «психиатричка».