Пластмассовый космонавт
Шрифт:
Однако, Беркут не был бы асом, если бы не дополнил стандартную программу сложными элементами высшего пилотажа. Только свой брат-авиатор мог понять его страстное стремление снова сесть в кабину истребителя и почувствовать эту хорошо знакомую каждому в их профессии радость летчика, поднимающего самолёт в небо, ощущающего полную свободу бросать послушную машину в крутые виражи, крутить бочки и петли на пределе возможностей собственного организма и «железа». Повинуясь малейшему движению штурвала, истребитель круто кренился на крыло и, перевернувшись, нырял на целый километр или на два вниз, а потом свечой взмывал в небо, так что вся кровь в венах и артериях
…Выполнив каскад фигур, Беркут велел напарнику повторить манёвры за ним. Однако, остался не слишком доволен результатом.
– Резче двигай ручкой управления и педалями – ты же истребитель!
Это Беркуту, как испытателю, нравилось проверять себя и технику на прочность; бросать судьбе вызов, шагая «по краю». Для него такая «карусель» была привычным делом, а вот напарнику приходилось тяжеловато. Строевые лётчики на сложный пилотаж не летают, и Николаю было очень неуютно. Даже через межкабинную перегородку ощущалось его напряжение и скованность. Нужно было помочь напарнику преодолеть свою неуверенность.
– Показываю ещё раз.
Выполнив крутой боевой разворот, инструктор повёл истребитель по восходящей спирали с перегрузкой 6-8g. Когда машина почти достигла верхней точки крутого подъёма, рука пилота вдруг сползла с ручки управления, неуправляемый МИГ стал входить в штопор.
– Командир? – запросил из передней «курсантской» кабины сбитый с толку Кулик. Не получая ответа, он забеспокоился всерьёз.
– Что с вами?! – полным тревоги голосом звал Николай по радиоканалу межкабинной связи, попутно пытаясь самостоятельно вывести самолёт из штопора, в который МиГ уже конкретно затянуло.
А произошло самое скверное из того, что могло произойти. В какой-то момент Беркут так увлекся, что совершенно забыл о своих недомоганиях последнего времени. Проблема сама напомнила о себе – внезапной резкой болью, от которой всё вокруг помутнело, будто подёрнулось серой пеленой. Приборы поплыли перед глазами. Всё повторялось: давящая боль в груди, не хватает воздуха, ощущение застрявшего кома в горле! От накатившего ужаса мгновенно стала мокрой спина.
…В наушниках напряжённо сопел Кулик, отчаянно стараясь обуздать кувыркающийся к земле самолёт. Беркут пока ничем не мог ему помочь из-за головокружения, тошноты и ряби в глазах. Достаточно сказать, что Павел с трудом мог контролировать положение даже собственного тела, которое мотало по кабине, и лишь благодаря привязным ремням его ещё не выбросило из кресла. Раньше столь жёстких приступов с ним ещё не бывало. В грудь словно загнали длинный раскалённый гвоздь. Повинуясь инстинктивному порыву, он сорвал с себя кислородную маску и жадно хватал широко раскрытым ртом воздух, в ушах стоял давящий звон, в глазах совсем потемнело.
К счастью, на седьмом или девятом витке напарнику всё же удалось самостоятельно вывести машину, теперь Кулик волновало только состояние командира:
– Павел Поликарпыч, отзовитесь! Сообщить на землю что у нас проблемы?
– Нет… всё нормально, – с трудом ворочая «чугунным» языком, проговорил Беркут. Он по-прежнему не мог нормально вздохнуть полной грудью, будто воздуха не хватает, пробовал зевнуть, но не помогало. И боль в голове… Так сдавило череп, что приходилось стискивать зубы, чтобы не застонать. Неведомое прежде чувство безотчётного страха и неуверенности всё не покидало его, будто рассудок помутился из-за ошибочного подбора состава смеси, подаваемой из баллона в кислородные маски. Но ведь с напарником-то всё в порядке, значит
К удивлению напарника, командир передал на базу:
– Задание в зоне закончили, разрешите курс 320. – Это был курс из тренировочной зоны на аэродром. А ведь, судя по показаниям приборов, топлива в баках самолёта оставалось ещё на 15 минут пилотажа. Однако, развернув нос самолёта в сторону аэродрома, командир очень аккуратно повёл его домой.
…Приземлившись и зарулив на стоянку, Беркут продолжал сидеть в кабине – обессиленный и подавленный, за спиной у него вздыхал и потрескивал остывающий двигатель, струйки пота сбегали из-под шлемофона на лоб.
– Что с вами, командир? – заглянул к нему обеспокоенный Кулик.
– Нормально, – натужно улыбнулся старшему лейтенанту 47-летний подполковник и, преодолевая предательскую слабость в теле, стал выбираться из кабины. По-стариковски медленно спустившись по приставной лесенке, впервые в жизни он взглянул на свой самолёт не с приветливой признательностью, а с усталой отчуждённостью. А ведь говорят, что если лётчик перестаёт получать удовольствие от полёта, то ему пора на пенсию…
Пока шли обратно, Беркут пытался убедить себя, что причина предательских приступов – всего лишь расшалившиеся нервы и накопившаяся усталость. Рано или поздно такое случается почти с каждым профессиональным лётчиком, ведь стрессы подчас незаметно накапливаются годами и однажды вдруг бац! Да так, что белый свет покажется тебе в копеечку.
Дожив до своих 47 лет, Павел ещё месяц назад лишь смутно представлял себе, где у человека располагается сердце, при этом бывало выкуривал по две пачки в день и не отказывался от приятельских застолий. И вряд ли что-то в нём сильно изменилось. Просто, видать, давно не отдыхал, при этом очень много работал. А тут ещё вся эта нервотрёпка с новым кораблём. «Ничего, всё наладится, мужик! – почти убедил он себя. – Ты всё ещё крепок и здоров, так что никакие это не симптомы стенокардии. Ты ещё дашь фору этим молодым!». – Беркут покосился на напарника: требовалось что-то придумать, а не то паренёк решит, что старый хрен и в самом деле спёкся.
– Понимаешь, сегодня пришлось спозаранку везти гостившую у нас с Викой родственницу на Ярославский вокзал, так что даже позавтракать второпях не успел. Перехватил вокзального беляша и похоже траванулся: так вдруг живот скрутило, что из-за приступа потерял контроль над машиной. Хорошо, что ты меня подстраховал. Отлично вывел машину из штопора!
Николай легко поверил в придуманную Беркутом на ходу историю, тем более, что ему представился шанс доказать командиру свою полезность. Этого простоватого парня скупая похвала заслуженного ветерана буквально окрылила, он заулыбался и расправил плечи.
– Сообщать о том, что случилось начальству ведь не обязательно, – предложил Беркут. – Будем считать, что отработали стандартную программу целиком. Без происшествий.
– Могила! – радостно заверил Коля.
– А «Черномору» я доложу, что ты полностью готов к полёту – пообещал Беркут.
Кулик кивнул, но затем отчего-то нахмурился.
– В чём дело, Коля? Давай, выкладывай на чистоту, раз уж мы с тобой идём в одной связке!
– Сказать откровенно, Павел Поликарпович, чем ближе старт, тем мне всё больше не по себе становится, ведь три предыдущие ракеты взорвались… – смущённо признался напарник. – Сестра мне чуть ли не каждый день мозги пилит, чтобы я отказался от полёта.