Плата за успех: откровенная автобиография
Шрифт:
А еще, уезжая на длительные гастроли, я обычно оставляла маме записочки, которые она не сразу найдет – например, прятала в какую-нибудь книжку, которую она еще только собиралась прочитать, или под подушку, зная, что через несколько дней она будет менять белье и тогда точно найдет и прочитает. А то и в сапожок, потому что гастроли были длинные, дней по тридцать-сорок, и иногда я уезжала осенью, а приезжала уже зимой. Было очень приятно думать, что она в мое отсутствие наденет этот сапожок, а там записка! И будет ей такой маленький привет от дочки.
В то время мы с ней были по-настоящему близки, и я очень о ней заботилась, старалась беречь ее, беспокоилась. Помню, когда только-только начала работать в Мариинском театре, мне
А однажды в молитвеннике написала ей стихи, чтобы она увидела их, когда уеду на следующие гастроли:
Звено таинственного круга,Моей души надежный кров,Моя любимая подругаИ мой молитвенный покров.Недавно их положили в основу для песни Ариши – вот такое чудо получилось…
Но постепенно начали появляться первые трещины в наших отношениях. Больше того скажу – мы с мамой по-прежнему любили друг друга, но в то же время между нами шла постоянная война. И дело было прежде всего в том, что я стала взрослой.
Мне исполнилось 19 лет, и я наконец созрела до того, чтобы захотеть личных отношений – любви, близости, секса. Это и так произошло позже, чем у многих других девушек. Каждый раз, как я только собиралась поужинать с Фарухом Рузиматовым – моей первой любовью, звездой мирового балета, она вставала в дверях и говорила: «Только через мой труп». Я ей объясняла: «Мама, ну уже хочется эти пуанты снять хотя бы вечером и себе время посвятить. Извини, но я стала взрослой». Но если я все же уходила с Фарухом, то когда возвращалась, мамы дома не было. Она могла исчезнуть, не оставив никакой записки.
Что я тогда чувствовала, даже вспоминать не хочется. Она ведь не просто говорила: «Только через мой труп». Она могла еще добавить, что утонет в Фонтанке или каком-нибудь канале из-за меня. То есть фактически шантажировала. А если я не поддавалась на шантаж – исчезала. Я приходила в одиннадцать вечера и потом до шести утра искала ее, а потом молилась, стоя на коленях перед иконой, чтобы с ней ничего не случилось. Хотя к десяти утра уже надо было в театр к балетному станку. А она в это время спала спокойно у своей подруги – тети Лены, лже-крестной. Эта тетя Лена моей мамой руководила еще даже больше, чем мама мной. И как же обидно было, когда они на следующий день появлялись как ни в чем ни бывало, хи-хи, ха-ха, у них все в порядке, а я на нервах после бессонной ночи, даже есть не могу.
Все это было частью манипуляции, которую можно было озвучить так: «Я тебе скажу, как тебе жить. Скажу, что тебе делать и с кем тебе общаться». Но тогда я этого не понимала. И мама еще говорила то и дело: «Ты когда-нибудь еще скажешь мне за это спасибо». Сейчас думаю – за что?!
В двадцать с небольшим я уже смогла
Я говорю это все не просто так. Ведь я и дочь, и мать – некое среднее звено в цепи. И сейчас, воспитывая собственную дочку, пытаюсь давать ей свободу, но в то же время не позволяя ей становиться ханжой и тем более не допуская ощущения вседозволенности, как случается с детьми, выросшими в полном достатке. Поэтому приходится искать компромисс между свободой и дисциплиной.
И хотя считаю своим долгом дать ей самое лучшее образование, никогда не буду ее этим попрекать! Потому что мне мама то и дело говорит: «Мы тебе дополнительного педагога оплачивали. Ты мне обязана своей карьерой». Ну как так можно? Я Арише тоже оплачивала – и лучшую школу, и учителей, и вокал, и участие в концертах. Но и в голову не придет сказать ей, что она теперь обязана мне за это пожизненно! Не говоря уж о том, что она уже бросила вокал. Ну и ладно! Ее жизнь!
А моя мама всегда попрекала этими деньгами, которые за меня платила. А ведь за эти деньги я не стала звездой вот так сразу, безо всяких усилий. Конечно, работала – собственными ногами, собственными кровавыми мозолями зарабатывая каждый миллиметр моего успеха разработкой своих физических данных, которых не было при поступлении и которые надо было развивать ежедневным трудом. И то, что вот сегодня моя нога поднялась немножко выше, завтра еще выше, послезавтра ножки развернулись чуть побольше – это уже были мои собственные заслуги! Не мама, а я делала уроки, сидя на полу и засунув стопы под диван, чтобы подъем стоп начал хоть чуть-чуть вырисовываться. Не мама за меня ноги растягивала, а я сама разрабатывала эту растяжку. Шпагат мне уже по ночам снился, потому что буквально жила в нем. Это был мой собственный труд! И не хочу никому быть ничем обязанной! Кроме Бога, педагогов и своего трудолюбия.
Стремление к свободе и независимости всегда было главной целью в моей жизни. И уже из этого стремления выросли и успехи в балете, и все мои достижения, и умение не прогибаться. Не умею, не люблю и не хочу прогибаться ни под людей, ни под какие-то стереотипы привычных мировоззрений. Я их всегда ломаю, разрушаю и побеждаю. В том числе и в личной жизни – никогда ни под кого не ложилась ради денег и карьеры. Если сплю с мужчиной, это всегда только потому, что он сексуальный, красивый и безумно мне нравится. Никогда деньги не стояли у меня во главе угла, ни при каких обстоятельствах, чего бы это ни касалось.
Надо отдать должное маме – учила она меня совершенно правильно. Она говорила мне: «Ты должна создать свое имя, сделать себе карьеру в мире творчества, быть самодостаточной, быть интересной женщиной, такой, чтобы вообще равных не было». Имелось в виду, что всего нужно добиться самой, иметь свое собственное имя, быть Анастасией Волочковой, а не пассией такого-то богатого и знаменитого человека. Эти слова полностью отвечали моей внутренней потребности, и так и случилось – делала все сама, не искала себе покровителя, и поэтому с кем бы у меня ни были отношения: с политиками, олигархами, знаменитостями – я всегда была сама по себе, а не «+1» при них, скорее наоборот, это о них, уточняя, говорили «это мужчина Анастасии Волочковой».