Плата за успех: откровенная автобиография

Волочкова Анастасия

Сулейман слишком хорошо меня знал, поэтому понимал, как мало я ценю все эти материальные ценности. И отлично понимал, что для меня на самом деле важно, за какие ниточки надо дернуть, чтобы мне стало по-настоящему плохо.

Самой главной «ниточкой» стал Большой театр. Думаю, эту историю и так все знают, да и я сама много об этом рассказывала в своей первой книге, поэтому подробно излагать не буду – и так до сих пор горько вспоминать этот ужасный период. Я с кровью вырвала Сулеймана из своего сердца, и мне даже не удалось залечить эту рану работой. Он об этом позаботился.

Вкратце – он сделал так, чтобы меня выгнали из Большого театра, причем задним числом. 16 сентября 2003 года Исканов передал мне письмо, что я, оказывается, уже два месяца как уволена.

Я была в шоке. Это буквально выбило почву у меня

из-под ног – Большой театр был для меня практически всем! Я была готова там танцевать бесплатно – да фактически так и делала, учитывая, какие копейки там платили. И что было еще обиднее – ведь сама познакомила Сулеймана с министром культуры и с директором театра. Он в какой-то момент попросил, и я охотно оказала ему эту маленькую услугу. Признаться честно, даже в глубине души понадеялась, что он хочет с ними познакомиться, чтобы через них сделать для меня что-то хорошее. Я ведь в театре была не на особом положении, танцевала как все, что дадут, такое же положенное количество спектаклей, как и другие балерины. Конечно, сама я его ни за что бы не попросила на кого-то надавить или что-то профинансировать, но надежды такие были, признаюсь. Ну а в итоге убирали меня из театра те самые люди, с которыми я же Сулеймана и познакомила. Вот такая злая ирония судьбы И вот такая беспринципность.

Хотя началось все на самом деле еще до увольнения. Сулейман даже не скрывал, что решил меня уничтожить, он позвонил моей маме и прямо сказал: «Теперь Настя будет танцевать только на дискотеках». Даже описать не могу, в какой шок и негодование это меня повергло. Кажется, он забыл, кто я и где он меня взял. Когда олигархи берут какую-то девку из трущоб, вкладывают в нее миллион долларов и делают из нее типа звезду, то, конечно, у них есть некое моральное право потом точно так же отправить эту псевдозвезду в забвение. Но я-то в жизнь Сулеймана вошла уже состоявшейся личностью, причем не случайной, не сиюминутной, известной балериной. Пахала для этого с самого раннего детства, да и вообще, сколько миллионов ни вкладывай, мои 32 фуэте сами не появятся – их под фонограмму не запишешь, в студии не отредактируешь. Я танцевала в Мариинском, в Большом, на мировых сценах, меня учили такие мэтры, как Григорович, Васильев, Максимова. Майя Плисецкая работала со мной в Большом театре и сама лично передала официальное право танцевать балет «Кармен». Я была первой, кому она передала эту свою коронную партию! Она сама репетировала со мной этот балет и пригласила участвовать в ее юбилейных концертах. Борис Эйфман ставил для меня балет «Русский Гамлет», в котором я исполняла роль императрицы Екатерины Великой. Это мой самый любимый балет за всю жизнь. Даже мое фото из него украшает мраморную гостиную моего особняка сейчас в качестве огромной фрески. Моими педагогами в Большом были Е. Максимова, Н. Бессмертнова, Н. Павлова, Н. Сенизорова, М. Лавровский, Г. Таранда, А. Лиепа…

Я не просто так перечисляю все это созвездие великих людей. Они действительно великие, и с их помощью я стала профессионалом в своем деле. Сулейман сам еще недавно гордился тем, какая я знаменитая, демонстрировал своим друзьям, чтобы они ему позавидовали. Он лучше кого бы то ни было знал, что я звезда благодаря моему собственному таланту и моему неустанному ежедневному труду. А потом решил меня убрать просто с помощью денег? Да я даже из принципа стала бы бороться!

Но война против меня велась масштабная. Сначала стали запугивать моих партнеров – ведь балерина, как фигуристка, сильно зависит от партнеров: им угрожали, что переломают ноги, если они будут со мной танцевать, одного даже на самом деле избили в подъезде. Но когда стало ясно, что запугать можно не всех, пошли напролом и выставили Волочкову из Большого театра.

Причем в буквальном смысле – не просто уволили, а вообще запретили на порог пускать. Прихожу на проходную, прошу охранников: люди, дайте пройти, заберу хоть свои вещи. А они: нет, не велено. Спросила: «А если бы Майя Плисецкая здесь стояла, вы бы тоже ей так сказали?» Они говорят: «Да, все на равных условиях». Безумие какое-то. Что оставалось делать? Только сказать им: «Тогда это было бы просто проявлением вашего невежества».

Конечно, воевать надо было не с охранниками. И я подала в суд на директора Большого театра.

Многие удивляются, почему на него, он ведь всего лишь исполнитель.

Так именно поэтому! Во-первых, я не могла и не собиралась воевать с Сулейманом. Я его любила! Он организовал против меня травлю, а я еще долго пыталась с ним помириться, объяснить ему, что по-прежнему дорожу им. Писала ему в письмах, что не верю, что он все это делает, что я его по-прежнему люблю и хочу, чтобы он помнил об этом. А к письмам всегда прикладывала белую розу в знак моей верности нашей любви. Я оправдывала действия любимого человека силой его чувств, ревностью, превратившей любовь в ненависть, пыталась воззвать к этой любви, которую он старался заглушить. Но все было напрасно, он не отвечал. Тогда решилась позвонить ему по тому самому телефону, который он подарил. До сих пор берегу его как память – желтенький Т-68 Sony Ericsson, кнопочный. Но когда попыталась позвонить, оказалось, что связи нет – Сулейман порвал последнюю соединяющую нас нить. Вот тогда поняла, что теперь все точно кончено.

Это было большой травмой. Не то, что он устроил на меня такую травлю, а вот эта потеря, уход из моей жизни этого человека…

Во-вторых, почему я стала судиться именно с Иксановым – из принципа. Ведь он выгнал меня не потому, что плохо танцевала, не за какие-то нарушения, не потому, что не было в театре ролей. И даже не из личной неприязни. Он сделал это, потому что ему заплатили и приказали. В другой главе расскажу поподробнее о том, каким коррумпированным в это время начал становиться Большой театр. Но тогда это все только начиналось, и меня это буквально убивало – искусство, балет приносились в жертву деньгам, артистов запугивали, заставляя писать и говорить про меня всякие гадости. Унизили не только меня, но и их всех, вынудив вот так прогнуться.

Конечно, это не со всеми удалось. Например, Коля Цискаридзе отказался подписывать письмо, что он якобы не может со мной танцевать. И не сдался, хотя ему это тоже принесло много неприятностей.

Вообще, в чем была суть всей той унизительной травли? Когда стало ясно, что я просто так не уйду, пришлось придумывать причину, по которой Волочкову можно выставить. А поскольку законных причин найти было нельзя, а деньги-то уже заплачены, Иксанов стал искать что-нибудь такое, что было бы понятно общественности. И ничего не нашел более дикого, чем сказать, что Волочкова вдруг стала слишком большой и толстой, и ее не могут поднять партнеры. И как я уже сказала, еще и их заставляли подписывать письмо, что они отказываются со мной танцевать. Под угрозой того, что они не поедут на гастроли, если они этого не сделают.

Еще одной причиной, почему я подала в суд на Иксанова, была задача отстоять собственную честь и доказать людям, что меня уволили не потому, что я большая и толстая, а потому, что люди с деньгами стали вмешиваться в репертуарную политику и богачи начали решать, кому танцевать в Большом театре, а кому нет.

Как же все это было грязно и мерзко! Иксанов заявил, что мой рост 185 см, и я вешу бог знает сколько – не поднять меня нормальному балетному танцору. На самом деле в труппе Бориса Эйфмана считалось (и считается сейчас), что 185 – это самый роскошный рост для балерины. Да и зрителям всегда приятнее смотреть на высокую статную балерину, чем на коротышку. Поэтому я всегда за высоких балерин.

Но самое смешное – мой рост на самом деле всего 172 см. Да, конечно, я ношу туфли на 12-сантиметровых шпильках. И по сей день все люди, которые встречают меня лично, говорят, что в жизни я лучше, чем в телевизоре. Куда бы ни пришла, мне то и дело удивленно говорят, какая я стройная, худенькая и не особо высокая. Камера может как украсить, так и изуродовать человека! И Сулейман дал поручение каналам ТВ, на которых он имел влияние, показывать меня исключительно плохо и не с тех ракурсов. Это все тот же «снежный ком», катящийся еще оттуда, со времен нашего расставания с Сулейманом. Он столько денег вложил в мою антипиаровскую кампанию – на них с десяток «звездочек» раскрутить можно было бы. И чем больше я сопротивлялась, тем жестче становился «черный пиар», тем сильнее принижались мои достижения, а в массовое сознание внедрялся стереотип, что Волочкова – это только скандалы и негатив. Мне и сейчас приходится то и дело доказывать, что все это неправда, доказывать не словами, а поступками, моими концертами с детьми, моей каждодневной работой не ради денег, а ради того, чтобы дарить людям радость.