Плата за успех: откровенная автобиография
Шрифт:
А та «Феррари» для Сулеймана стала роковой… именно в ней он попал после нашего расставания в страшную аварию. И ведь я почувствовала тень чего-то мистического, какое-то зло, еще тогда, когда мы отдыхали в Дубае и жизнь казалась совершенно безоблачной и счастливой. Помню, как это ощущение пришло в первый раз. Мы тогда поехали с несколькими русскими приятелями в ночной клуб, где у нас был заказан стол, и поначалу все шло прекрасно. Всегда очень любила дискотеки, даже после тяжелого выступления могла поехать в клуб и там отжигать, сбрасывая излишки энергии. А уж на отдыхе –
И вот я танцевала, забыв обо всем и не обращая ни на кого внимания. Но стало жарко, и я бросила свою белую накидку на какой-то диван. А там рядом отдыхала какая-то компания местных арабов – они так и пожирали меня глазами. И один из них сказал, что это, дескать, их стол и их диван, схватил мою накидку, Сулейман вмешался… В общем, я не видела и не слышала толком, что там произошло, но, похоже, у него вскипело его восточное самолюбие, и завязалась драка.
Не знаю, может быть, кто-то из них что-то оскорбительное сказал, а может, ему просто не понравилось, как они на меня смотрели. Он ведь ревновал ко всем – и к моей профессии, и к моему творчеству, и даже к моей тени, уж не говорю о мужчинах. Потом это и стало одной из главных причин нашего расставания. Но тогда, когда наш роман был в самом начале, еще не понимала, насколько это серьезно, скорее, наоборот было приятно, что вызываю у него такую бурю страстей. Нет, конечно, я переживала, когда началась драка, и очень испугалась за Сулеймана, но вот ту футболку, которую на нем порвали эти арабы, потом хранила еще долгие годы. Как память о том вечере и о моем храбром рыцаре…
А потом мы запрыгнули в «Феррари» и умчались оттуда, потому что драка с местными – это было на самом деле очень-очень серьезно и опасно, за это вполне можно было угодить в тюрьму, и никакие деньги не помогли бы. Там очень суровые законы.
Русские приятели, которые были с нами в клубе, к тому времени уже удрали – они трусливо бросили Сулеймана и не попытались даже вмешаться, настолько сами боялись попасть под раздачу. А мы приехали в отель, и я стала просить его немедленно улететь, так было за него страшно.
Уже позже познакомилась с человеком, умевшим видеть, кто кем был в прошлой жизни, и тот сказал мне, что когда-то я погибла на войне, защищая мужчину, который был мне дорог. Эта сторона моей натуры проявляется и сейчас, как только любимому человеку начинает грозить опасность. Сулейман говорил, чтобы я не нервничала, отдыхала, он сам со всем разберется, но я не могла расслабиться – включился тот самый режим «воина», и готова была, не думая ни о чем, броситься на амбразуру, чтобы защитить его.
В конце концов он все же уговорил пойти поплавать, да и то лишь потому, что поняла – он сейчас будет обсуждать произошедшее и решать, что делать, а я буду ему мешаться. Но успокоиться так и не удалось, помню – купаюсь в море, вижу людей на берегу и кажется, что это полиция, они пришли за Сулейманом, сейчас его заберут! Выскочила из воды… но это оказались всего лишь дворники, чистившие набережную. Да, нервы были на пределе. Слава Богу, мы все-таки вскоре улетели!
Позже,
Да, много. Но ничего из этого я у него не просила, все подарки он дарил и все деньги тратил только потому, что ему так хотелось. Иногда для того, чтобы сделать мне приятное и получить удовольствие от моей искренней радости, а иногда вообще ради своего собственного удобства. Многие не понимают, что для таких богатых людей, как он, деньги – это ерунда, удобство гораздо важнее.
Например, с квартирой в Москве вышло так… Когда мы встретились, я жила в гостинице на Петровке, в номере, который снимал Большой театр. Вообще-то было неважно, что это за отель, какой номер, меня, как обычно, интересовало только одно – чтобы было близко к театру. Когда в 1998 году меня пригласил Владимир Васильев, я просто сняла на Полянке какую-то совершенно убитую квартиру – уж на какую хватило денег, потому что Большой театр платил 100 долларов в месяц, а квартира стоила 300. Но в тот момент важны были не деньги, а возможность работать с Васильевым, с Максимовой, танцевать в Большом театре.
В 2000 году ситуация уже изменилась, теперь уже я была нужна театру больше, чем он мне, поэтому гостиницу оплачивали они. И меня это вполне устраивало. Но не устраивало Сулеймана – он почти сразу же сказал, что хочет подарить квартиру, где мы с ним и будем жить. Ответила, что не надо. На что Сулейман сказал: «А мне надо. Потому что меня бесит, что я тебе звоню, а ты в этом лифте едешь, спускаешься, красишь свои ресницы, а машины стоят и ждут тебя с мигалками. Не комфортно, хочу жить с тобой в квартире».
В конце концов он так и купил мне квартиру на Петровке, а пока там шел ремонт, мы жили то в съемной, возле зоопарка, то в загородном доме, тоже съемном. Этот домик до сих пор вспоминаю с умилением, с ним связано столько приятных эмоций. Он был небольшой, совсем не пафосный, не дача олигарха, а просто уютный дом только для нас двоих. Сулейман обычно задерживался в офисе допоздна, приезжал уже в 3–4 часа утра, но я всегда его ждала, несмотря на то, что каждое утро были занятия в театре. Стояла на балконе с белым котиком, которого он подарил, и просто ждала, когда в темноте мелькнет свет фар его машины.
Удивительная вещь – эмоции, ассоциации… Почему-то, когда видела свет фар, всегда вспоминала глаза Сулеймана и то впечатление, которое они произвели на меня при нашей первой встрече…
Все-таки это была самая сильная и яркая любовь в моей жизни. И сам Сулейман – невероятно яркий человек не только внешне, но и внутренне. Он умел устраивать сюрпризы, любил делать подарки, превращал жизнь в настоящий праздник! Например, я всегда любила цветы, поэтому пока была с ним, то в цветах буквально купалась. А в новой квартире по его заказу поставили кашпо на ножках, и каждую неделю там сменялись две цветочные композиции. Вообще Сулейман щедро одаривал меня дорогими подарками. Украшениями с бриллиантами, шубами (хотя я не фанат их) и многим другим.