Плавать по морю необходимо
Шрифт:
Еще 8 мая, проверяя остатки хранящегося на посту спирта, Хитрово обнаружил, что не хватает полутора ведер. Комаров обещал возместить недостачу за свой счет. Но 21 мая, вернувшись из экспедиции, майор увидел, что казенный спирт исчез полностью. Расспросы солдат помогли выяснить, что прапорщик, напиваясь, «впадал в буйство» и заставлял солдат петь для него песни, выстроив их перед офицерским домом, а в это время шел дождь. Очевидно, это и есть самая явная «жестокость» прапорщика, «жестокие поступки» — заставлять петь строевые песни под дождем! А 20 июня 1861 года — пел вместе с солдатами по случаю годовщины! И майор Хитрово дождался своего дня, подгадал, рассчитал, когда с наибольшей силою можно уязвить, унизить, растоптать строптивого прапорщика: в праздничный день высадки команды! Запросил, по словам автора, и капитана Черкавского, подготовился к этому дню. «Вот так и был снят со своей должности начальник поста Владивосток Н.В. Комаров, — сообщает автор и добавляет назидательно: — Мы часто идеализируем историю. А нужно ли это делать?»
Разумеется, не нужно! Не нужно идеализировать прапорщика Комарова. Но надо ли идеализировать майора Хитрово? Если он даже чиновник особых поручений? Ведь в его действиях видны следы явного самодурства. На что нажимал сам Хитрово и на что нажимает наш исследователь? Кстати, прочитайте слова, которые приведены в книге, в той же статье: «Муравьев-Амурский советовал не обижать его адъютантов потому только, что они не становятся в струнку» [177] . Но ведь Хитрово от прапорщика Комарова требовал, чтобы он вытянулся перед ним в струнку (дисциплина есть дисциплина —
177
С. 33.
178
С. 95.
Словом, развенчание одного и идеализация другого в этюдах налицо. О приверженности Комарова к Бахусу наш историк пишет вновь и вновь, при этом многое не договаривая или своеобразно истолковывая «рапорт». Хороший ведь документ, ценная «телега», в ней прочитывается и характер того, кто эту «телегу» сочинял, характер майора Хитрово. Ну, прежде всего тон рапорта какой-то фискальный, кляузный и вместе с тем оправдательный: мол, погорячился, по долгу звания своего имел право. Право на самодурство. В его рапорте, с одной стороны, много плохо прикрытого недоброжелательства, даже мстительности (снять командира в день юбилея!), а с другой — льстивой угодливости к начальству. И какое себялюбие! Единственно, кого он позволяет себе тут же похвалить, это он сам, но как умело: «Поведение нижних чинов в четырехмесячное мое пребывание в посте Владивосток безукоризненно…» [179] . В его пребывание! Четыре весенне-летних месяца! И вся прошлая зимовка в пребывание Комарова как бы перечеркнута! Каков майор Хитрово!
179
С. 34.
Автор тут же подхватывает этот тон возвеличения идеального майора и порицания отрицательного прапорщика, пишет о майоре в крайне восторженном духе: «Майор Хитрово с жаром окунулся в жизнь поста», «неутомимому майору до всего было дело», «понимая, что верующим солдатам нужна церковь, он взял на себя смелость построить ее». Да, 8 июня 1861 года церковь была заложена, ясно, что такое начинание не мог позволить себе прапорщик. Вице-губернатор Казакевич разрешил продолжать стройку, хотя, по его словам, «он не имел права разрешать» [180] . Строили солдаты из команды Комарова, хотя Хитрово не преминул сообщить, что его «выбрали в строители…» Он же писал, что солдаты «работали по собственному желанию, даже в праздничные дни» [181] . А вот по словам Бурачка, солдаты согласились на дополнительные работы лишь тогда, когда им пообещали выдавать по полчарки. Кто пообещал? Конечно, не прапорщик, а майор. Интересно, кем хотел заменить майор прапорщика Комарова? Прапорщик был снят 20 июня, а 22 июня «на край света восточной Руси» пришел клипер «Разбойник», на котором служил лейтенант Бурачёк: и не заболей он, кого бы назначили командиром поста? Майора Хитрово? Вскоре, а именно 20 июля, т. е. через месяц после изгнания Комарова, здесь оказался контр-адмирал П.В. Казакевич, кстати, знавший Комарова по первому посещению поста, в июле 1860 года. Тогда он отметил расторопность команды Комарова, начавшей строительство. «Команда, состоящая из 30 человек и доставленная сюда на транспорте „Маньчжур“, успела уже начать постройку, но преимущественно занималась заготовлением леса. Из всех осмотренных мною в настоящем плавании гаваней, бесспорно, гавань Владивосток есть лучшая» [182] . И в новый приход свой на пост Казакевич заметил сделанное солдатами и матросами на берегу. Кстати, в первый раз Казакевич пробыл на посту четверо суток [183] . И дальнейшее строительство было обговорено с Комаровым [184] . В конце же октября 1860 года на посту побывал хорунжий Головин, посланный с Амура, из Хабаровска, с целью наладить сообщение с постами Владивосток и Новгородский, дать сведения о их состоянии [185] . И он отметил, что в посту выстроена казарма и домик для офицера. 3 ноября 1860 года Головин вышел в обратный путь в сопровождении трех человек. С Головиным отправил свой рапорт, датированный 1 ноября 1860 года, и начальник поста Н.В. Комаров. Он докладывал командиру Уссурийского пешего батальона Амурского казачьего войска, что во вверенном ему посту «построено: 1 казарма, 1 кухня и один офицерский дом из сплавленного леса, крытые тесом; план же всех как конченных, так и предполагаемых построек и самого укрепления при сем препровождаю» [186] . Словом, солдаты Комарова не сидели сложа руки, не разленились, как показалось майору Хитрово. У них даже выходных не было, на что обратит внимание 2-й командир поста, Бурачёк.
180
Матвеев Н.П. Краткий исторический очерк.
181
Матвеев Н.П. С. 17.
182
Алексеев А. Как начинался Владивосток. С. 50.
183
Алексеев А. Там же. С. 50.
184
Алексеев А. С. 57.
185
Там же. С. 59.
186
«Морской сборник», 1862, № 5. С. 79–80.
Прибывшему на пост в июле 1861 года Казакевичу и пришлось разбираться с новым назначением. «Бурачёк поспешил к начальству с докладом. Тут-то Казакевич и предложил ему остаться начальником поста вместо прапорщика Комарова, пообещав отпустить лейтенанта в Петербург, когда здоровье его поправится», — пишет А.И. Алексеев [187] . 21 августа 1861 года П.В. Казакевич официально доложил в Иркутск: «Начальником поста Владивосток назначен мною старший офицер клипера „Разбойник“ лейтенант Е.С. Бурачёк, согласно его собственного мнения» [188] . И ни слова, порочащего его предшественника. Нет, не восхитился Казакевич майором Хитрово, учинившим разгром в годовщину основания порта. Знал, как умеют осадить стоящего ниже
187
С. 103.
188
Алексеев А.И. С. 97.
Прочитайте воспоминания Бурачка, заменившего Комарова. Как пишет он о своем предшественнике?
Как о старом служаке. Но ни тени доносительства, ни грани разоблачения. Это печаталось тогда же в журнале «Морской сборник».
Более того, в самом рапорте военного губернатора контр-адмирала П.В. Казакевича управляющему Морским министерством, который приводит А.А. Хисамутдинов, есть положительная оценка деятельности Комарова и его команды. В самом деле, прочитайте эти слова из рапорта: «Пост Владивосток значительно обустроился против прошлогоднего моего посещения…» [189] , далее перечисляется, что же в нем построено солдатами Комарова и матросами корвета «Гридень» [190] . Как же, приводя это, утверждать, что Комаров завалил все дело. А именно так пишет краевед: «Не двигалось дело и с портовыми постройками. На берегу стояли только те дома, что были собраны в первые месяцы. Трудолюбивая когда-то команда поста, имея такого командира, как Комаров, совсем разленилась» [191] . Вот так — работая без выходных и праздничных, «команда разленилась»! Мы предпочитаем верить военному губернатору П.В. Казакевичу, который увидел, что «пост значительно обустроился». В рапорте отмечалось: «Зима во Владивостоке не так сурова, как в Николаевске, и люди были совершенно здоровы». Говоря о здоровье солдат, Казакевич не мог не вспомнить, что в Императорской гавани в одну зиму погибло от цинги 29 матросов…
189
Курсив мой. — С.К.
190
Хисамутдинов А. «Владивосток». С. 40.
191
А. Хисамутдинов. «Терра Инкогнита…» С.94.
Кстати, в записках Е.С. Бурачка не забыт и майор Хитрово. Но дан без идеализации — он-то видел майора своими глазами. «На „Японце“ прибыл сюда майор Хитрово со своими проэктами. Он осмотрел три места каменного угля в Амурском заливе и одно в Уссурийском; всем местам дал имена. Положительных исследований о достоинствах угля и количества его не делал. Места эти были открыты самой природой: берега обвалились и тем укрыли уголь… Сюда ожидается горный инженер…» Бурачёк пишет и о «золотых приисках», которые «г. Хитрово будто бы открыл на реке Сучан…» Тон легкой иронии дает понять, что Хитрово многое хочет связать со своим именем: дает имена открытым местам, открывает известное и т. д. А вот о самой главной «находке» — о пропаже полтора ведра спирта — Бурачёк, увы, умолчал, хотя наверняка знал о «подвиге» Хитрово… Заметим, что сам Бурачёк провинился: он не уберег казенных матросских денег. При уходе с клипера у него должны были вычесть 2 700 рублей, практически все, что ему причиталось во время службы на корабле. Разобравшись в пропаже денег из каюты (беспечность, халатность), его освободили от последствий [192] .
192
«Е.С. Бурачёк до и после Владивостока». Владивосток. 1999. С. 178.
В книге А.И. Алексеева заслуги майора Хитрово тоже не преувеличены: «Бурачёк помнил об экспедиции майора Хитрово, совершенной еще в марте 1861 года при прежнем начальнике поста, во время которой, как показалось майору, он открыл каменный уголь в пригороде Владивостока». Прибавьте сюда и золото — тоже показалось.
А как жила команда Комарова? Снова мы обращаемся к рассказу Бурачка. Быт поста лейтенант Бурачёк не идеализирует, пишет о бедственном положение солдат. И об удручающем чувстве одиночества: «холостое одиночество в глуши невыносимо», «в подобном положении так часто является потребность в пьянстве». Понимал ли это майор Хитрово, ставил ли проблему семьи в своих рапортах? Если ставил, то отчего же не сказать об этом. Может быть, ему Екатерина, его жена, подсказывала? Кстати, насчет чарки написано: «Команда работала на церковь. За полчарки стали строить церковь». Лукавый майор и тут присочинил: «добровольно» и «в праздничные дни». Про чарку лукавец умолчал. Ведь это уже при нем. Выходит, если следовать хитровской логике, спаивал майор Хитрово солдатушек, спаивал команду. «Команда, — пишет Бурачёк, — после выгрузок с орудий на 5 дней получила шабаш: два дня было тихо, а на третий поднялся такой кутеж!» [193] . А Хитрово пишет, что поведение солдат при нем «было безукоризненно». Бедная Катя… Ей-то каково было смотреть, как куражится ее муженек!
193
«Морской сборник». 1865. № 11.
И еще несколько слов к этому «сюжету» с церковью и чаркой. Хитрово и здесь не забывает своих заслуг, как будто бы без него не было бы и церкви, но ведь совершенно не случайно на одном с ним транспорте, на «Японце», добрался до Владивостока иеромонах Филарет, назначенный сюда священником. Хитрово написал в рапорте, что ему удалось «уговорить и убедить» солдат выстроить деревянную церковь во имя Успения Святой Богородицы. Ну, мы уже знаем, каким образом удалось, и не потому, что солдаты разленились: ведь они изнурены работами с рассвета до глубокой ночи. Об этом пишет и современный краевед, сравнивая их труд с трудом каторжных: «Жизнь самих линейных мало отличалась от каторжной — изнурительные работы по 12–14 часов в день, зачастую без выходных и праздников, скудная, однообразная еда» [194] . Кто же тут изленился? Правда, Бурачёк сравнивает работу не с каторжными, а с героем, оказавшимся на необитаемом острове: «Да разве похождения Робинзона Крузо могут дать понятие о жизни тружеников-солдат?» Так что можно согласиться, что труд был почти каторжный. Но вот у нашего исследователя прорывается и нечто радужное: «Что удивительно, — замечает он, — это никак не сказывалось на здоровье солдат». За три года строительный батальон потерял из 300 человек лишь троих: «одного по болезни и двоих от пьянства». Но, помилуйте, дорогой автор. А Бурачёк даже в тех фрагментах, которые вы приводите в другом этюде, пишет, что такие условия не могли не сказываться на здоровье: болезни, лихорадка, «изнурение от работы». Даже сам Бурачёк заболел «горячкою». Да и госпиталь никогда не пустовал. А ведь Комарову было не легче: он начинал первым, и даже лейтенантских эполет у него не было. К чести Комарова, он сохранил своих солдат. Заметил ли это Хитрово, когда писал свои рапорты?
194
С. 32.
Бурачёк писал и о том, что рота капитана Черкавского, одна часть которой строила Владивосток под началом Комарова, даже весь линейный батальон численностью в 300 человек имеет свои заслуги в прошлом: «Кажется, что все почти построено по Амуру солдатами этой роты». «Едва обстроятся, обзаведутся на одном месте, их переведут на другое, для новых построек; оттого такие команды очень бедны. Следующие зарабочие [195] деньги инженерное ведомство высылает через несколько лет, в самом ограниченном количестве…» Подал ли сигнал и об этом бедственном состоянии майор Хитрово? Ведь с этой проблемой встретился и Бурачёк: деньги-то вовремя не выплачиваются!
195
Т.е. заработанные. — С.К.