Play the kitten
Шрифт:
Вайолет зачарованно слушала, медленно кивая в ответ. Она была точно губка, что впитывает все, во что ее помещает нынешний обладатель. Джеймс опустошил стакан, опустив его на поверхность стола.
– Идем со мной, - вкусно облизнувшись, быстро кивнул тот.
***
– Это твои трофеи? – зачарованно следовала за мужчиной Вайолет, разглядывая чучела животных.
– Охота – человеческий базовый инстинкт. Люди стали подавлять его, когда поняли, что закон не позволяет им убивать ради преследования корыстных целей, - Джеймс вел ее по туннелю, что скрывался за большой панелью стены в главной гостиной. В его руке – подсвечник и наполовину
– Но, - Вайолет резко остановилась перед одним из чучел на стене, - это ведь тасманский волк, они вымерли в двадцатом веке! – воскликнула та, безуспешно пытаясь скрыть свое удивление. Джеймс усмехнулся на выдохе, ничего не ответив, зная, что девушка не будет требовать его реплики. Слишком была забита ее голова, чтобы заметить отсутсвие ответа на несущественный вопрос.
– Никому ведь не приходит в голову обвинять животных в том, что они убивают друг друга, – продолжал сеять свои семена Джеймс. Вайолет завороженно следовала за ним дальше, внимая каждому слову, разглядывая то, что он с таким азартом показывал. Она кивнула, облизнув пересохшие губы. От алкоголя ей почему-то всегда хотелось пить.
– Так чем мы, люди, - сделал тот ярко выраженный акцент на последнем слове тот, - отличаемся от животных?
Вайолет была поражена настолько, что могла лишь помотать в ответ головой, силясь сказать что-то вроде «ничем, конечно ничем». Джеймс рассказал ей о Канаде, о Тибете, о Центральной Европе, Западной Сибири, Африке и Мексиканских островах. Она и представить себе не могла, что он столько путешествует. Удивительно, как нас обманывает внешность – Джеймс мог походить на сноба из тридцатых, что не вылезают из Оксфордов да Кембриджей и кичатся своей мнимой эрудированностью, а на самом деле знал и умел больше половины населения Северной Каролины.
Он наблюдал за ней. За ее реакцией, за движениями ее тела, слушал ее дыхание. За время, что она проводила в его номере, он досконально изучил ее, а все их разговоры о законах и морали давали ему полную картину того, как именно она относилась к правосудию и порядку.
Джеймс круто свернул направо, пламя свечи дрогнуло - в воздухе стоял приятный аромат воска, - и остановился у узкого комода из красного дерева, пристроив подсвечник на поверхность. Вайолет слышала, как выдвинулся один из ящиков, но хилое освещение давало ей возможность лицезреть лишь часть крашеной коричневой стены, да позолоченную табличку под очередным чучелом.
– Ты нравишься мне, Вайолет, - заговорил Джеймс, продолжая рыться в ящике. – Твой разум чист от дурного общественного влияния, у тебя есть собственная точка зрения, схожая с моей, - его слова были сродни шелковому шарфу, прикосновения которого к твоей шее кажутся блаженством, даже если твоя участь - принять смерть от удушения этим самым аксессуаром, - мы похожи, - Вайолет часто пыталась понять, что же напоминает ей его голос. И лишь сейчас ассоциация наконец проступила в ее сознании. Мурлыканье котенка. Джеймс Марч всегда словно ласково мурчал, - и поэтому я хочу показать тебе кое что.
Джеймс шлепнул на поверхность комода небольшие квадратики, похожие на полароидные карточки. Вайолет было так и подумала, но при должном рассмотрении осознала, что это фото-вырезки из газет, приклеенные к картонкам. Вайолет присмотрелась к верхнему снимку.
– Это же… - имя повисло
– Ричард Рамирес, - перечислял тот, - Джеффри Дамер, Гейси, Уорнос – все они, все, - смачно повторил последнее слово тот, - останавливались в «Кортезе». Убийцы, насильники, маньяки, самоубийцы – стены этого отеля пропитаны историями о деяниях, которые блюстители закона продолжают упорно называть «преступными».
Вайолет, до глубины души увлеченная речами Марча, практически не дышала. Ее грудь напряженно вздымалась, словно вдохи давались с особым трудом. Ее взгляд горел, жадно пожирая изображения, ее слух воспринимал, а разум анализировал информацию.
– Они убивали здесь? – вопрос был задан не с той интонацией, с которой обычно интересуются подобным. Не страх, а искренний интерес. Жажда быть посвященной, жажда узнать детали, подробности. Алкогольные пары затухали, но не исчезли полностью, и Вайолет не знала, то ли так душно от выпитого, то ли от тесноты помещения, то ли от тайн, что Джеймс выкладывал сейчас перед ней. Мужчина слегка поджал губы; плавный изгиб приняла его бровь.
– В тысяча девятьсот девяносто девятом в «Кортез» заселился Адам Мюллер, - отыскав нужную газетную вырезку, Джеймс ткнул пальцем в смазанную фотографию, сделанную в полицейском участке при аресте, - журналист из Вены, якобы писавший статью о преступности в Лос-Анджелесе. Его допускали к патрулированию города в качестве молчаливого наблюдателя, - Марч тяжело вздохнул. – Вскоре его пристрастия открылись миру, и полиция выяснила, что он душил дешевых проституток, которых снимал в пятьдесят четвертом квартале.**
Вайолет, казалось, приросла к паркету. Опираясь двумя руками о комод, девушка не отрывала взгляда от начинавшей желтеть фотографии. Ее собственное личико было в считанных сантиметрах от подрагивавшего пламени свечи, и она ощущала жар на своей коже. Глаза сияли. Марч упивался ее заинтересованностью, словно поэт на творческом вечере, сумевший заворожить публику. Вайолет облизнула губы. Взмах ресниц – и ее взгляд на Джеймсе.
– Ты встречал его здесь? Говорил с ним? – по ее подсчетам Марчу в тот год должно было быть лет восемнадцать-девятнадцать, а, значит, будучи родственником владельцев, он вполне мог проводить в отеле выходные.
Джеймс залился улыбкой. Он часто приоткрывал рот, разводя уголки губ, будто поощряя действия или слова Вайолет, тем самым подбадривая ее, вселяя уверенность.
– Чаще, чем ты думаешь.
Порой он казался ей ребенком, порой он волновал ее, как прохожий привлекательный юноша может волновать одинокую девушку. То, как именно он произносил «о да», растягивая последнее слово, затрагивало ее женское начало, приводя в действие какие-то низменные инстинкты. Эти две из многих граней его натуры так часто менялись, уступая друг другу, что Вайолет не сразу успевала переключаться. Порой он смешил ее: его костюмы казались слишком вычурными, его манера говорить – слишком наигранной, его замашки аристократа – до крайности манерными. Но вот порой, когда волосы были уложены на правый бок, сильнее всего напоминая прическу Кита, когда он надевал белоснежную рубашку по фигуре и строгие брюки на подтяжках, которые так ему шли - вот в такие моменты ей казалось, что она полностью в его власти, как всегда была и, думалось ей, будет во власти Уокера-младшего.