Play the kitten

candied v

– Ты подозревала, ты не напугана.

Она не оборачивалась. Лишь шумно осушила стакан, морщась от вкуса. Казалось, что темная краска на стене перед ней шевелилась, трескалась.

– Я догадывалась.

Зашуршал ковролин от отодвигаемого стула. Марч устроился во главе стола с другой стороны от мини-бара. Чиркнула спичка. Он закурил.

– Расскажи мне. Еще ни один живой человек не догадывался насчет меня. Расскажи, мне интересно.

Вайолет впервые обернулась. Тонкая струйка дыма красивым завитком тянулась от его зажженной сигареты, будто обрамляя его лицо, его красивые скулы, его темные волосы. Кит.

Она по-прежнему думала о нем.

– Сперва твой акцент и одежда – такое трудно постоянно подделывать, - уняв неприятное

ноющее чувство, начала та.
– У тебя полно мебели, которую давным-давно сняли с производства, - Вайолет поджала губы, все время плавно жестикулируя рукой. – Я, конечно, думала о коллекционировании, но для любителя антиквариата ты слишком небрежен в отношении своей собственности. Для тебя вообще словно нет ничего ценного, как будто ничто тебя не волнует. И говорил ты о вещах, в которых так хорошо разбираются лишь историки. Потом те случаи с блоками сигарет. Я долго не могла понять, почему ты сам не можешь проехать за ними в восточную часть города, да и все эти загадочные разговоры того продавца из китайского ресторанчика. Короче, многое меня к этому подвело.

Джеймс неотрывно наблюдал за ней поистине пугающим взглядом, все продолжая затягиваться и выпускать дым.

– Кто еще знает, что ты знаешь? – задал вопрос тот, втянув ртом воздух, впервые оторвав взгляд от девушки, дабы смахнуть что-то с идеально выглаженной синей штанины.

«Анна, возможно Кит, и Бог знает кто еще».

– Никто, - сглотнула Вайолет, - только я.

Его усмешка раздражала.

– И ты веришь в написанное? – он стряхнул пепел. – Действительно веришь?

– Да.

Марч бросил взгляд на листы. И почему на фотографиях он выглядел совсем на себя непохожим?

– Что там сказано?

Вайолет слегка приподняла подбородок. Конечно же, он знал о том, что же там сказано. Он просто брал на слабо ее еще детский разум. Вайолет сладко улыбнулась, сделав провальную попытку скрыть столь явное удовольствие.

– Ты первый официально зарегистрированный серийный убийца Америки. В детстве твой отец плохо с тобой обращался, был строг, слишком набожен. Он раздражал тебя своей лживой натурой. Его небрежное, ненавистное отношение к животным передалось и тебе; с ранних лет ты терпеть их не мог. Построил этот отель, чтобы пытать и убивать постояльцев. Женщин, преимущественно. Были и мужчины, но никогда не дети. Трупы сваливал в шахты, а затем продавал в медицинские школы под видом скелетов для анатомических уроков. Ты гениальнейший из убийц, Джеймс. Я должна признать это. В 1929 про тебя прознала полиция, и двадцать пятого февраля ты совершил самоубийство.

Джеймс долго смотрел на нее прежде чем начал хлопать, не задевая сигарету.

– Браво, Вайолет. Так чего же ты хочешь?

Озорно изучал ее его взгляд, уголок губ едва подрагивал, будто ясность ответа вызывала неконтролируемую улыбку. Он затянулся – до фильтра оставалось всего ничего, - и тонкая струйка дыма запетляла на фоне комода, темных стен с викторианским орнаментом на обоях и огромного натюрморта в золотой раме. Вайолет шагнула вперед, Джеймс не шевелился. Пальцы девушки резко засучили узкий рукав бордовой толстовки.

– Я перестала чувствовать, Джеймс, - тон не плаксивый, а серьезный, уверенный, возможно, даже чуть жестокий. В тех перерывах между каждым новым предложением ее губы поджимались, и Джеймс хорошо научился понимать, что это значит. – Сделай это, - настойчиво потрясла кистью та, пристроив руку на поверхности, склоняясь над столом, - заставь хоть что-нибудь почувствовать, - Вайолет не колебалась. Лицо Джеймса светилось чистым восторгом, наслаждение от абсолютно добровольного предложения потешить свое садистское начало читалось в легкой улыбке, напоминавшей насмешку. И он без раздумий поднял сигарету…

***

Кит перед зеркалом в своем номере. Кулаки сжимались и обессиленно разжимались. В голове роились разносортные мысли.

– Мое имя Кит Уокер, - говорил тот сам с собой, нервно едва заметно кивая головой

отчего тряслись верхние пряди темных волос, - Кит. Уокер. Удивительно, как мы произносим наши имена каждый день и перестаем удивляться или думать, подошло ли бы нам какое-нибудь другое. Конечно же, я знаю, что есть еще парни с именем Кит, но ведь более распространено иное написание.* Очаровательно. И о чем только думали мои родители? Я стою возле этого зеркала уже целых пятнадцать минут, а все не могу решить, стоит ли сменить свою белую футболку. В конце концов, я ношу ее почти каждый день… - юноша схватил с кровати другую, - да, пусть сегодня будет вот эта черная с каким-то бешеным геометрическим узором. Ее мне отец подарил. Спортивные штаны оставляем. И почему меня в последнее время так заботит мой внешний вид? Сумасшествие, я ведь парень. Хотя, когда ты симпатичен, тебе априори приходится поддерживать свой облик на должном уровне. И эта дурацкая привычка кусать заусенцы, боже… ковер в моей комнате такой мягкий, надо будет сказать спасибо мисс Эверс. Или его чистила… - Кит зажмурился.
– Я тут все думал, неужели во мне нет ничего, кроме внешности? – принялся расхаживать по комнате тот.
– Но ведь это не так, правда? Я не хочу верить, что все популярные ребята обязательно должны быть тупы и пусты внутри. А ведь меня считают популярным. И за что только? Потому что сошелся с Дейзи, Давидом и Анной? – он то и дело запускал ладонь в шевелюру, нервно взлохмачивая волосы.
– Они-то уж точно со мной не из-за внешних данных. Мне совсем скоро девятнадцать, матерь божья… для не особо верующего я слишком часто поминаю Господа… Девятнадцать – почти что четверть жизни. Как же быстро летит время. А чего я добился за свои прожитые годы? Вел беспечную жизнь за папочкиным банковским счетом. Стыд и позор, лишь теперь это понимаю. Я учусь в одном из самых престижных университетов нашей страны, но не получаю никакого удовлетворения. Может, стоит взять академ? – Кит издал смешок. – Говорю сам с собой. Постояльцы в соседних номерах скоро будут думать, что я сумасшедший.

Ветерок, проникавший из приоткрытого окна, спокойно трепал легкую светлую занавеску. Гудели кондиционеры, сигналили авто, лаяли собаки, работала стройка. Одним словом, шла жизнь.

– Мне все дается так легко, я ни дня не работал. Даже это лето провожу бездарно. Не то что Вайолет… - Кит улыбнулся. – Она умничка. И Софи с Кейт она вроде как нравится… Джеймс как-то часто стал мне о ней говорить. К чему бы все эти разговоры? Наверное, стоит прямо сейчас пойти к нему и спросить напрямую, - юноша остановился у зеркала, прищурился, будто с недоверием к самому себе, поправил волосы и тяжело вздохнул. – Да, так и сделаю.

Кит заканчивал собираться. Завязывая шнурки на кроссовках, не мог перестать подпевать композиции, что лилась из динамиков его телефона.

– … могу ли я погонять на ламборджини твоего папочки… м-м-м… ламбо-о-о-у…

***

Крепко сжимая ручку Вайолет, Джеймс резко прижал окурок к месту сгиба кисти, чуть сбоку, где вены были дальше всего от поверхности кожи. Острая боль пронзила все нервные окончания девушки; и пошел неприятный запах, звук. Ее тело напряглось. Но Вайолет молчала, и Джеймс улыбался. Лишь ее глаза увлажнились, и крупная слеза от боли скатилась по щеке.

Хлопнула дверь. Марч освободил руку девушки.

– Джеймс, я тут хотел-

Кит замолчал, удивленный увиденным. Вайолет отлипла от стола, втянула носом воздух и утерла глаза дрожащей рукой со свежим ожогом.

– Я пойду, - легко коснулась она поверхности стола подушечками пальцев. Она даже не взглянула на Кита. Он поймал ее за руку, когда Вайолет проходила мимо к выходу.

– Все нормально? – тише нужного спросил тот.

Она тактично высвободилась.

– Все прекрасно, - глядя перед собой, выдала та, после, словно лениво, переведя холодный взгляд на юношу. Острая боль в запястье перекрывала его красоту. Вот чего она желала, вот этой боли. Вайолет прошла дальше; захлопнулась дверь.