Струею ровной жизнь текла,Сменялись мерно свет и мгла,И ласково земная ширьОчаг покойный облегла.Мелькали дни, и годы шли,На уголь тлеющий золаЛожилась мягкой пеленой.И не страшна и не мила,Едва заметная вдали,Могила тихая ждала.Сумел бы я свой век дожить,Не сотворив добра, ни зла.Но Бог иль рок судил не так:Я вышел в сад — и ты прошла.Баку. 1918
«Кружатся дни земные и светила…»
Кружатся дни земные и светила,Сметает вихрь и листья и мечты.И вот уж нет того, что мне дарила,Что мне
дарила ты.Проходит рок, суровый и надменный,Насмешливо прищурилась судьба;А я стою, усталый и согбенный,С цигаркою в зубах.Дымлю, дымлю в лицо судьбе и року,И этот дым — увы! — вся жизнь моя.Не верю я ни Богу, ни пророку,Ни в дальние края.Все изменяет тем, кто не умерен,И всем желанный гость, кто умален.Но сердце, сердце, тихий звон вечеренНе твой тревожный звон.Ни меры нет, ни срока, ни пределаДля истины и прихоти твоей.Ты — все, что есть: душа моя и тело,И мир, и смена дней.И что в тебе неугасимо тлеет,Того вовек не может смерть пронзить.Оно живет — все дальше, все милее —Живет, как нужно жить.Не умерло, что ныне вспоминаю,Что умерло — о том душа молчит;И памяти неслышные ключиГробниц не отмыкают.Тифлис. 1920
«Ходит, бродит под окном…»
Ходит, бродит под окномИ грозит бедою.Провались ты, черный гномС бородой седою.И откуда взялся ты?И о чем пророчишь?Как опавшие листыДни мои и ночи.И давно расщеплен стволДерева большого,Под которым я нашелЗолотое слово.Иль из черного дуплаВылез ты совоюВ ночь, когда я сжег дотлаБремя неживое?Но над пеплом что вещать?Мертвым что пророчить?А земля — благая матьИ чернее ночи.Что же бродишь, непрощен,Каркаешь до света?Будь ты проклят, черный сонСкорби неотпетой.Тифлис. 1920
«За этим ли приехал я сюда…»
За этим ли приехал я сюда,На торжище полуденного мира?В зеленой бухте грузные суда,А в небесах все золото Офира.В конторах темных пестрые ковры,В кофейнях говор всех народов юга;И легкий труд пленительней игрыВ ленивой неге знойного досуга.И я брожу меж складов и дельцовПод шелесты засаленных кредиток;А ветер с моря мне струит в лицоЗнакомый, опьяняющий напиток.Все тот же он, ласкающий дурманПророчеств злых и злых воспоминаний;В прибое тот же отгул дальних стран,Былая страсть опять глаза туманит.По улицам, где ныне прохожу,Ее шаги когда-то топотали;Под пальмами бульвара нахожуЛишь мне заметный след ее сандалий;А дом, где девушкой она жила,Я обхожу, очей не подымая,Чтоб не спалила белых стен дотлаМоя тоска, бессильная и злая.Но в грязном переулке есть притон,Куда счастливый не входил от века.За сорок пиастров я забвенный сонКуплю сегодня у рябого грека.Батум. 1921
Август
С зеленых гор спустился в долыИ вкруг затихших деревеньСтоит, недвижный и тяжелый,Рыжеволосый день.Земля горит, изнемогая,И в золотых ее кострахРастаял голубого МаяБлагоуханный прах;И ризой пышною и зноемОтягощенные садыРоняют в пламя золотоеРумяные плоды.Когда же ночь сойдет на долы,Дневные
потушив огни,И звон вечерний, невеселый,По нивам отзвонит,Из рук разжатых Август щедрыйАлмазы яркие стряхнетНа сосны черные и кедрыС пылающих высот.Тифлис. 1921
«У Зюлейки тело бело…»
У Зюлейки тело бело,А душа смугла.Над челом белее мелаГолубая мгла.Губы словно вишень сладкий,Миндали глаза.Целый день играет в пряткиСердце-стрекоза.Позовешь — не отзовется,А прильнешь к устам, —Нет целебнее колодцаПо святым местам,Нет забвенее напитка,Яда слаще нет…В тихий сад ведет калитка,А в окошке свет.Зазывает злая свахаГостя гостю вслед.Говорят, что там АллахаВстретил Магомет.Тифлис. 1921
«Из многих дней, бесследных, незаметных…»
Из многих дней, бесследных, незаметных,Как пыль, как пепел, как песок,Задумчиво плету венок,Себе и миру дар заветный.Но точно налитый свинцом,Чело мое он клонит долу,И все тоскливей взгляд тяжелыйПод этим блекнущим венцом.И только в час, когда твоиЯ вспомню светлые улыбки,Ресниц пушистых трепет зыбкийИ тихие слова любви,Над пылью, пеплом и пескомЦветы поют о синем Мае,И он опять меня венчаетВесенним, праздничным венком.Париж. 1922
«О том, что явственней прибоя…»
О том, что явственней прибояВолны морской, на берегу,Ясней, чем небо голубое,И ярче солнца на снегу;Что неизбывней зим и весен,Привычней, чем сама земля —Маяк, что виден на утесеС кормы ночного корабля, —Что в сердце истиной последней,Правдивейшей из правд земных,Горит победно, — только бредниТвердят, невнятны и темны.А жизнь гудит и мчится мимо,Презрительно на них косясь,Пока из пламени и дымаЛожится серый пепел в грязь.Париж. 1922
«Проеду долгий путь трамваем…»
Проеду долгий путь трамваем,Сойду и за угол сверну.Как легкомысленно мы доживаемНеповторимую весну.Три деревца и дом старинный,Калитка жалобно скрипит.Июнь. Жара. Весь город спит,Опутан душной паутиной.Так неподвижен этот зной,Как будто даже время стало.Но не прощаться ли со мнойПридешь туда, где ты встречала?К разлуке ближе каждый час:Мы не живем, а доживаем.Сегодня я в последний разПроеду долгий путь трамваем,Тебя окликну со двора,Чтоб ты сошла и дверь открыла.А завтра — это вечера,Когда грустишь о том, что было.А завтра — это дальний край,Кусок совсем иного мира,Откуда ни один трамвайНе возвращает пассажира.Париж. 1923
«Ночью поздней лечь в кровать…»
Ночью поздней лечь в кровать,Засыпая, Вас назвать,А наутро, в ранний час,Чуть проснувшись, вспомнить Вас.Ночью, утром, долгим днем,Знать, что мы живем вдвоем,И спешить, как из тюрьмы,Всюду, где не вместе мы.Жизнь ли это или бред?Только счастья в этом нет.Счастья нет, но, может быть,Стоит счастья — так любить.Париж. 1923