Пленница греха

Кэмпбелл Анна

— Есть ли здесь портрет донны Анны? — спросила она.

Гидеон указал на противоположную стену. С небольшого портрета на них смотрела полная женщина в простом черном наряде, сшитом по моде времен правления Джеймса Стюарта.

— Вот.

Сара долго вглядывалась в полное лицо немолодой женщины. Гидеон подошел и встал рядом, но так, чтобы не касаться ее.

— Вы разочарованы?

Конечно, она должна испытывать разочарование. Самая красивая девушка в Испании превратилась в заурядную женщину средних лет. Если, конечно, донна Анна

была когда-либо красивой. Возможно, семейная мифология приукрасила эту часть истории. Возможно, Джек женился на донне Анне, чтобы завладеть ее испанским золотом. Богатство, захваченное им на галеоне, было вполне реальным. Доказательств тому было достаточно — былой блеск и слава Пенрина просвечивали сквозь запустение последних лет.

— Нет, я не разочарована, — тихо произнесла Сара, повернувшись к нему. — Она выглядит очень счастливой, хотя жила вдалеке от дома и семьи. Должно быть, она любила своего неукротимого мужа и целый выводок детей.

В этой пыльной комнате с красивым паркетным полом, темными панелями и изысканной лепниной на потолке Сара была единственным по-настоящему живым существом. Она горела, как свечка. Он жадно пил ее глазами. Шелковистые волосы, заплетенные в косу. Прекрасные сияющие глаза. Дешевое платье намекало на несказанные сокровища ее тела под ним.

Ее дешевое, рваное, грязное платье.

Он поморщился.

— Бог мой, женщина, что вы носите?

Щеки ее вспыхнули, и она невольно пригладила складки.

— Больше у меня ничего нет.

— Я попросил домохозяйку что-нибудь для вас поискать.

Сара поморщилась.

— Миссис Полетт гораздо полнее меня. Она одолжила мне пару платьев, но я не могу их носить. Ночная рубашка буквально сваливается с меня.

Он натянулся как тетива. В глазах потемнело. Он представил себе Сару обнаженной, готовой отдаться ему.

Он прокашлялся, сжал кулаки и попытался взять себя в руки.

— Я не должна была этого говорить.

Гидеон судорожно сглотнул и лихорадочно стал искать какой-то предмет, на котором мог сконцентрироваться без опасения возбудиться вновь. Редис. Репа. Капуста. Морковь.

Нет, не морковь.

— Нет…

Не стоило.

— Вы не поверите, но меня никто не тащил под кусты, — пробормотала Сара.

— Одежда моей матери сложена в сундуках на чердаке. Вы не хотели бы посмотреть, может, вам что-нибудь подойдет? Вы не можете ходить в таких отрепьях еще три недели.

Сара показала на портрет в золоченой раме на той же стене, где висел портрет Черного Джека:

— Это ваша мать?

— Да.

Как он и подумал, Сара подошла к великолепному портрету кисти Лоуренса. Женщина на портрете была одета в просвечивающийся наряд, модный в конце прошлого века.

— Она очень мила.

— В свой первый сезон она снискала славу «бриллианта чистой воды». Ей было всего восемнадцать, когда она вышла за моего отца.

— Тот цветущий мужчина на соседнем портрете — ваш отец?

— Парень рядом с ним, который

выглядит как более юная версия своего родителя, — мой брат Гарри.

Внутри у него все сжалось, как это обычно бывало, когда им овладевали противоречивые эмоций. Конечно, он чувствовал сожаление. Сложная смесь скорби и злости. Инесбыточная мечта о том, чтобы в его отношениях с самыми близкими была хоть капелька тепла.

— Вы не похожи ни на отца, ни на мать.

— Возможно, мой отец хотел бы объявить меня незаконнорожденным, но доказательство честности моей матери находится здесь же, в галерее.

То в одном, то в другом Тревитике черты Черного Джека все же проявлялись, реже в дочерях, чем в сыновьях. Эти лица были повсюду. Под завитыми париками и без них. Умные, проницательные черные глаза. Уверенная ленивая улыбка.

Сара, склонив голову набок, смотрела на портрет матери Гидеона.

— Она выглядит печальной.

Гидеон удивился тому, что Сара почувствовала меланхоличность портрета. Он поймал себя на том, что говорит ей то, о чем никогда никому не говорил.

— С моим отцом было непросто жить. Говорили, что их брак не был счастливым. Брата мать родила тяжело, и врачи советовали родителям жить в разных спальнях. Но отец настаивал на своих супружеских правах, и три года спустя, после четырех выкидышей, на свет появился я.

— И она умерла. Как трагично, — сказала Сара.

— Да, это так.

Было бы его детство другим, если бы мать осталась жива? Она обладала изысканным вкусом. Очень любила читать. Гидеон был уверен, что любовь к чтению унаследовал от нее.

— Вы не будете против, если я стану носить ее одежду?

Гидеон пожал плечами:

— Она всегда была добра к людям. Мой отец в щедрости ее души видел слабость. Жители деревни ее очень любили. Она бы непременно предложила свои наряды леди, оказавшейся в трудном положении.

— Мне бы понравилась ваша мать.

В улыбке Сары он видел сочувствие.

Он напрягся. Гордость восставала против ее жалости.

— Пойдемте на чердак, — резко сказал он, стараясь не замечать, как в очередной раз потемнели от обиды ее глаза.

Он повернулся и пошел прочь из галереи по темному коридору, ведущему в заднюю часть дома. Она еле поспевала за ним. Они поднялись по нескольким пролетам сужающейся по мере подъема лестницы, освещенной лишь тусклым светом, попадавшим сюда сквозь грязные, со многими створками окна.

У последней двери Гидеон взял из ниши две свечи с подсвечниками, зажег их, одну передал Саре.

— Вот. Там темно.

Он вошел на чердак первым, и тут же на него нахлынули воспоминания.

— Господи, здесь можно построить целую деревню.

Сара подошла ближе, но, слава Богу, не прикасалась к нему.

— Здесь я учился, когда был ребенком.

Он поднял свечу, чтобы осветить уголок под покатой крышей.

— Здесь ничего не изменилось с тех пор, как я был здесь в последний раз. Смотрите.