Пленники пылающей бездны
Шрифт:
Лучше всех чувствовал себя Андрей. Он ожил, все время был занят чем-то — проверял автоматику, сверял показания приборов с расчетами. Часто ему хотелось обнаружить серьезную неполадку, такую, для устранения которой потребовались бы все его силы.
Утомившись, Андрей спускался в кабину ученых, садился на пол неподалеку от кресла Дектярева и вслушивался в его разговор с атомистом. За несколько минувших суток он узнал о строении земли и о строении атома больше, чем за все время учения в институте.
Для молодого механика явились откровением такие
— Из чего?
— Из того, что в учебниках принято называть энергией распада.
Но самым захватывающим из всего слышанного была теория переохлаждения и теория существования антивещества, то есть вещества с отрицательно заряженными ядрами и положительно заряженными электронами.
— Неужели и вы считаете, что такое вещество возможно в природе? — спросил Андрей атомиста, вспомнив о бесконечных диспутах ученых на эту тему.
— Скоро мы получим его в лабораториях, — с уверенностью ответил Биронт. — А пока его более чем достаточно во всех уголках вселенной; может быть, даже под нашими ногами, — после минутного раздумья добавлял он.
— С нами произойдет аннигиляция [1] ?
— Но это процесс быстрый. Мгновенный…
— И, значит, безболезненный, — подсказывал Дектярев.
1
Аннигиляция (от латинского слова nihil — ничто) — превращение в ничто, уничтожение; точнее — превращение одной формы материи в другую.
Николай Николаевич в присутствии Чуракова принимался мечтать о том времени, когда к центру земли двинутся сразу сотни подземоходов. Одновременный замер позволит тогда точно выяснить направление и силу вертикальных течений в базальте. Люди до конца раскроют тайну строения земного шара, а это поможет и в решении проблемы происхождения солнечной системы. Ох, сколько еще предстоит работы!
— На мою долю в этом рейсе выпала лишь крошечная частица всех нерешенных проблем, — признался Дектярев. — Разве под силу нам вдвоем с Валентином Макаровичем охватить взглядом такую массу явлений?
— Немыслимо! Абсолютно немыслимо! — согласился Биронт.
Механик подавил вздох разочарования. Стоит ли ради крупицы открытия жертвовать жизнью? Но присмотрелся к геологу, поглядел на сосредоточенного атомиста и понял: стоит!
Кончалась четвертая неделя пути. Четвертая неделя! А ведь испытание подземохода планировалось всего на двое суток.
Наверху наступил сентябрь. Что сейчас на улице: идет ли затяжной осенний дождь или стоит солнечная погода и воздух пропитан запахом опадающей листвы?
Каждый из пятерых до исступления, до отчаяния мечтал о просторе под высоким небом, о дожде,
И на шестые и на седьмые сутки возобновленного движения ничего не случилось. Недра, казалось, сжалились над людьми и расступились, открывая дорогу.
Однажды во время обеда Николай Николаевич застыл с поднесенной ко рту ложкой, в сердцах швырнул ее на стол и обеими руками хлопнул себя по лысине.
— Ах, зангезур-занзибар! — ликующе вырвалось у него. — И как же мы этого сразу не сообразили, Валентин Макарович?
— Что именно?
— Почему бы не случиться, что мы действительно доберемся до центра земли?
— Допустим. А дальше?
Геолог хлопнул себя по коленям и разразился хохотом. Хохотал он громко, заразительно. Взглянув на сосредоточенные лица сотрапезников, которые тоже прекратили обед, хватался за живот.
— Да земля-то круглая, елки-палки! — заорал он. — Нам же не потребуется разворачивать подземоход — дошло до вас это, дубины вы несчастные, или не дошло? Дуй вперед — и никаких гвоздей!
Обитатели подземного корабля ошалело смотрели друг на друга. Биронт поперхнулся и закашлялся, Чураков хлопнул его ладонью по спине. Раскрытые банки с концентратами фруктов — излюбленное кушанье экипажа — остались нетронутыми. Искорка надежды сразу разгорелась ярким пламенем. У Вадима затряслись губы. Скорюпин улыбался счастливой детской улыбкой. Теперь рейс в неизвестность обещал жизнь.
— Все дело во времени, — воодушевлял Николай Николаевич себя и своих товарищей. — Если скорость подземохода сохранится, нам потребуется меньше года, чтобы оказаться на противоположной стороне земного шара.
— Год — чепуха! — закричал Андрей. — Зато какой год!
— Я согласен на два, — Биронт отчаянно жестикулировал. — За это время я закончу теорию переохлаждения. Я преподнесу академии методику практического использования переохлаждения.
— Вот смешно получается в жизни, — Скорюпин никак не мог избавиться от улыбки, — до самого простого никогда сразу не додумаешься. Почему это?
У Вадима лицо прояснилось. Он сразу стал тем прежним Вадимом, каким Андрей привык видеть его в конструкторском бюро — с живыми глазами, порывистый, нетерпеливый.
9
Николаю Николаевичу снилось, что он идет по родной Москве, по Садовому кольцу, идет уже давно, так что даже немного притомился. Вечер. Вспыхивают электрические огни и разноцветные рекламы. По улице движется множество машин, на тротуарах тесно от прохожих.
Ветер освежает лицо Николая Николаевича. Ветер! До чего хорошо! Дышится легко. А сколько знакомых запахов: запах влажного асфальта, нечаянный дымок папиросы, запах магазинов, аромат духов от одежды женщин…
На него оглядываются, с ним здороваются и знакомые и незнакомые. Теперь его в лицо знает весь город, он только что возвратился из рейса к центру земли. Что ни говори, а знаменитость.