Пленники пылающей бездны
Шрифт:
— Наше положение становится по-настоящему походным, — сказал Николай Николаевич. — Если бы вместо люка нас обогревал костер, мы бы в этом логове и в наших одеялах походили на доисторических пещерных людей. Не затянуть ли нам песню?
— Вот чего действительно нам не хватает — музыки! — подхватил Вадим, разгибая онемевшую спину. Уже несколько часов подряд он сидел над очередным вариантом системы охлаждения. — Насколько бы легче стало на душе. Ракетопланы всегда слышат голос земли, им передают целые симфонические концерты. Мы же фактически отрезаны от мира.
— Отрезаны? Ну, нет! — заворчал
— А, оставьте ваши шутки!
— Вам очень хочется услышать песню? — спросил Скорюпин.
— Вот где, оказывается, скрывается талант! — Дектярев запустил пятерню в шевелюру связиста и бесцеремонно повернул его к себе лицом. — Лирическое сопрано?
— Да нет, нет, что вы! — застыдился Паша. — Я тоже не пою. — Щеки его порозовели. — Но я подумал, может быть вам понравится, если споет одна девушка.
— Девушка?
Николай Николаевич выпятил губы и оставил в покое голову связиста.
— Уж не в кармане ли спрятана твоя девушка?
Скорюпин вместо ответа действительно полез в карман комбинезона и бережно извлек оттуда небольшую кругленькую коробочку. Он открыл ее, и присутствующие увидели магнитофонную ленту.
— Что же ты молчал до сих пор? — возмутился Вадим. — Кто исполняет? Какие вещи?
— Да нет, здесь совсем не то, что вы думаете, — Скорюпин находился в затруднительном положении. — Здесь записан голос одной моей знакомой. Сначала письмо, а потом она поет. У нее очень хороший голос.
— Пусть будет твоя знакомая, — Вадим устало махнул рукой. — На безрыбье и рак рыба.
— Не ладно ты говоришь, Вадим Сергеевич, — одернул Дектярев Суркова. — Раз Павел говорит, что девушка хорошо поет, значит так оно и есть. Действуй, Павлуша!
Скорюпин вылез из-под пульта и будто на крыльях взлетел по лесенке. Вставляя ленту в звукосниматель, он заторопился. Пальцы плохо слушались его; даже узнав о безвыходном положении «ПВ-313», он не волновался так сильно, как сейчас. Ему бы давно воспользоваться аппаратом, каждый день он ощупывал в кармане заветную коробочку, да все как-то стеснялся.
Пропустив конец ленты, на котором было записано письмо, Павел включил звукосниматель.
«Павлуша! — прозвучал в кабинах звонкий девичий голос, и Павел заулыбался, — а теперь я спою тебе песенку, которую ты заставлял меня петь в Орловке. Помнишь?»
Услышав первые аккорды, взятые на электронно-музыкальном инструменте, которым снабжались ракетопланы, обитатели «ПВ-313» подняли головы, замерли. Казалось, они целую вечность не слышали не только музыки, но просто женского голоса. Вместе с голосом девушки в кабины ворвались звуки родного солнечного мира. Звуки, подобно камням, падавшим в воду, всколыхнули притупившиеся было чувства. Вместе с внезапным приступом тоски каждый испытал необъяснимый прилив радости. Комок подкатывал к горлу, хотелось и плакать и смеяться.
Это была популярная песенка о луне, внезапно вышедшей из-за туч и помешавшей любовному объяснению астронавта, который должен отправиться в первый полет… на Луну!
Не
— Еще! Снова! — дружно закричали геолог и атомист, а затем и присоединившийся к ним Чураков.
Песню прослушали три раза. Связист возвратился очень серьезный, но глаза выдавали его с головой.
— Где же она? — спросил Дектярев.
— На Луне.
— Ну, ну, я ведь не хотел обидеть тебя, Павлуша.
— А я совершенно серьезно, Николай Николаевич. Ее назначили туда лаборанткой в опытную оранжерею. Таня — ботаник.
— Скажи, пожалуйста! Ты почти в центре земли, она — на Луне. И чего только не случается. Таня… Хорошее имя. Она не приходила провожать тебя?
— Нет. Я ждал ее, но она, наверное, задержалась в своей лунной оранжерее. Мы целый год не виделись. Вот перед самым стартом ленту от нее получил.
Песня произвела благотворное действие на экипаж. Впервые, укладываясь спать, никто из пятерых не взглянул на глубиномер. Время вдруг полетело быстрее, и будущее показалось более радужным.
14
Вадим спал крайним у люка. Проснувшись, он выставил голову над его краем, чтобы насладиться теплом, исходящим от труб. Он улыбался — в памяти еще держались картины сновидений: Лена, пляж на реке, яркое солнце, теплое дыхание ветра…
Но тут же он насторожился, от беззаботности не осталось и следа. Еще не веря себе, Вадим рывком, по пояс, перегнулся через край люка. Прислушался. Нет, слух не обманывает его — бур продолжает работать. Он выскочил из-под пульта, выпрямился, взглянул на приборы: никаких изменений в режиме действия аппаратуры не произошло. Тогда Вадим снова нырнул под пульт и растолкал Андрея.
— Ну, чего тебе? — недовольно огрызнулся Чураков и повернулся на другой бок.
Вадим рванул его сильнее.
— Подвинься к люку. Ничего не замечаешь?
Андрей заметил сразу, но счел благоразумным не делать поспешных выводов. Сонному легко и ошибиться. Разгладив ладонями лицо, посидев несколько минут поодаль, он снова придвинулся к люку. Тут начали просыпаться остальные.
Всасывающие трубы становились холоднее, хотя двигатель работал на прежней мощности. Электрический смерч все с той же легкостью распылял вещество и подавал его в камеры подогрева.
Механик убедился, что сбываются предсказания атомиста: подземоход двигался быстрее, делая уже не полметра, а восемь десятых метра в секунду.
Ни Биронт, ни Дектярев не могли с исчерпывающей ясностью объяснить происходящего. Ученые только догадывались: в камерах идет бурный термоядерный процесс, и отрицательная температура резко, скачком переходит в положительную.
Вадим поспешил к пульту, чтобы проверить эту догадку расчетом. Если она подтвердится, в будущем можно создать двигатель самой необыкновенной конструкции! Но, едва включив счетно-решающую установку, Вадим опустил руки. Он хотел произвести расчет, он заставлял себя, но… что-то более сильное притупляло мысли, ставило его в положение беспомощного новичка-конструктора.