Пленники пылающей бездны
Шрифт:
— То есть как это не увидеть? — гремел на весь колодец геолог. — Что за разговоры, коллега? Кто же, по-вашему, должен тогда видеть? Я? Андрюшка с Павлушкой? Так мы же ни бельмеса не поймем в вашем нейтрино-балерино. Извольте выздоравливать и продолжать наблюдения.
— Я постараюсь, — Биронт с благодарностью улыбался и тут же снова впадал в забытье. Он звал жену, просил открыть окна, удивлялся, как много голубей слеталось к дому.
Андрей спускался к Дектяреву, спрашивал:
— Плохо?
Дектярев покачивал головой. Если бы он мог помочь Биронту даже в ущерб своему здоровью,
17
Вадим до ломоты в скулах стискивал зубы. Отчаяние надвигалось на него огромной морской волной, такой высокой, что не видно ее кипящего гребня. Еще немного, и она накроет его с головой, закружит, навалится нестерпимой тяжестью. У Вадима заранее останавливалось сердце, голову сдавливало стальным обручем, не хватало воздуха.
Вадим молчал, но с ужасом ждал приближения волны. Куда она его швырнет?
А время продолжало свой бег.
Однажды Дектярева разбудил глухой стук. Не то упало что-то, не то ему просто почудилось. Свесившись с гамака, Николай Николаевич долго всматривался в дно колодца воспаленными глазами.
Вдруг геолога точно иглой кольнуло в сердце: на крышке люка он увидел пустой матрац. Биронт исчез.
Не помня себя, Дектярев прямо с гамака прыгнул на крышку люка, не обратил внимания на острую боль в ногах, которую причинило падение. Не раздумывая над тем, что ему угрожает, распахнул крышку. Зубы его ляскнули от прикосновения холодного воздуха. Руки закоченели сразу, едва коснулись металлических скоб по другую сторону люка.
Не достигнув и пола складского отсека, Николай Николаевич должен был возвратиться обратно. Предчувствие непоправимой беды лишило его всякого самообладания. Кое-как ему удалось нацепить на себя матрац, обмотать руки одеялами. Он злился на свою неповоротливость, подгонял себя. Нужно было спешить. По ожогам лица Дектярев догадывался, что температура в кабинах такая низкая, какой не бывает на земле в самые жестокие полярные морозы. Не отвечая на расспросы испуганного Андрея, Дектярев снова ринулся в отверстие люка.
Теперь он довольно быстро пересек складской отсек, но уже в секции синтезаторов холод сковал пальцы на руках и ногах, проник под матрац и пополз вдоль спины. Силы стали катастрофически убывать, а их и без того было не так-то много. В кабине для отдыха пришлось остановиться — занялось дыхание, в груди появились спазмы. В легкие вместе с воздухом вливался огонь.
С отчаянной решимостью геолог протиснул свое тело в люк кабины механика. Руки уже не слушались его, и, выпустив скобы, он полетел вниз. Оглушенный падением, тут же вскочил на ноги. Оставался один, последний, пролет. Следующий люк вел в кабину ученых. Дектярев опустился на колени. Затуманенным взором он увидел Биронта. Атомист сидел в кресле за пультом. Руки его были протянуты к переключателям, но, должно быть, так и не успели до них дотянуться. Волосы припорошил иней…
На пульте около приборов скопился снег. Непрерывно циркулирующий воздух приносил влагу, и она оседала плотными снежными карнизами на краях пульта, на ободе люка, в углах потолка.
Николай Николаевич понял: Валентин
Только на секунду появилось искушение: а что, если так и поступить? Легко и быстро свести счеты с судьбой. Остаться рядом с Биронтом, умереть на своем посту.
Тотчас же все в нем возмутилось против такого предательского желания. Он стал карабкаться вверх по скобам. Руки и ноги уже ничего не чувствовали. Ему казалось, что он хватает скобы не пальцами, а деревянными крючьями. Дыхание становилось все более коротким и свистящим. Изо рта вместо пара сыпалась тонкая кристаллическая пыль.
Тело мертвело, уходило сознание. Стиснув зубы, геолог карабкался со скобы на скобу. Он не хотел сдаваться. И все-таки ему пришлось остановиться. В ушах гудели колокола, перед глазами разливалось радужное сияние.
Вдруг чьи-то сильные руки схватили его под мышки. В следующее мгновение он почувствовал, что летит, и полет казался бесконечным. Хлопнула крышка люка. Гул колоколов сразу сменился мягким убаюкивающим звоном.
18
Вдвоем они плюхнулись на крышку люка и застыли неподвижно, точно два клина, вбитые в одну щель.
У Андрея саднило в груди, будто он наглотался кипятка. Нестерпимо заныли пальцы на руках и ногах, горела кожа на всем теле, даже на голове.
— Мы облезем с тобой не хуже эвкалиптов, — угрюмо пошутил Дектярев. — А я и не знал, брат, что ты такой сильный. Эдакую тушу на себе приволок.
— Валентин Макарович… там?
Дектярев утвердительно кивнул головой, быстро заморгал глазами и отвернулся.
— Он в бреду это или сам… нарочно?
— Кто нам теперь ответит, Андрюша?
А машины продолжали работать и создавать ту силу, которая проталкивала подземный корабль сквозь вещество в его таинственном пятом состоянии.
Никто из четверых не мог сказать, сколько времени находятся они в колодце: сутки, неделю или месяцы. Кончились запасы воды, концентратов могло хватить еще на несколько дней. Открывать люк больше не решались. Вода находилась рядом, но пойти за нею — значило не вернуться обратно. На ободе люка появился иней. С тяжелым сердцем поглядывал Николай Николаевич на зловещую пушистую каемку. Раз холод проник сквозь двойные стенки, промежуток между которыми заполнен теплоизоляционным составом, значит в кабинах притаилась смерть.
— Можно ли надеяться на герметичность люка? — спросил Дектярев у Андрея.
— Конечно! Перед рейсом я сам проверял его. А что?
Дектярев шепнул на ухо механику:
— В кабинах градусов сто пятьдесят, а то и двести. Понимаешь, в чем дело? Воздух там начинает сжиматься или уже стал жидким, давление падает, образуется пустота. Если люк имеет хотя бы малейшую негерметичность, мы задохнемся.
— За люк я ручаюсь, Николай Николаевич. На своей шкуре испытал, что такое негерметичность. Один раз в колодец просочились газы из двигателя. И как мы тогда только живыми остались. А теперь через этот люк ни одна молекула не проскочит.