Пленники зимы
Шрифт:
Я вижу, как они шевелятся, стряхивая с себя остатки наваждения, но сам никак не могу выйти из транса:
– По её словам – нет. Но мне-то почём знать? Как голову отсекли, совсем другая жизнь началась…
– Так это ты там был? – не может справиться с голосом Виктор, хочет сказать насмешливо, а получается плаксиво.
– А когда она тебе сказала? – кажется, опять Герман спрашивает, сметливый он у нас. Но неудачливый, никак в большие люди выбиться не может, потому и вопросы не простые.
– Лет двадцать назад…
– Ты верующий? – вступает Калима.
– Нет, я –
На мгновение повисает тишина.
– И что это значит?
– Термин "вера" неприменим к тому, кто знает. Я знаю, что Бог есть, поэтому мне нет необходимости в него "верить", но я о нём думаю…
– Ты цитируешь и Коран, и Библию. Это совместимо?
– Конечно. Ветхий Завет составлялся под руководством Господа в течение всего срока его опеки подрастающего человечества. Евангелие – это весть о рождении Сына Человеческого, и Господь счёл свои труды завершёнными. Коран – одна из попыток бессмертного коллективного разума – Господа нашего времени – объясниться со своим царством смертных…
– Это очень туманно, нельзя ли попроще?
– Нельзя, – безмятежно отвечаю спрашивающему. Кажется, кто-то из официантов храбрости набрался. – Слово – ложь. Истина прячется за пеленой слов. Она как стыдливая девственница: чем больше её домогаешься, тем больше на ней оказывается одежды. Расслабься и замолчи, умерь гордыню, ищи ответ внутри, открой душу и ты увидишь Истину во всей её наготе, и будет она твоей…
– Но кто такой Бог? Или кто такой Аллах?
– На этот вопрос каждый сам себе отвечальщик. Не можешь думать – верь. Не можешь верить – бойся.
– А если я думать не хочу, не верю и не боюсь?
– "В безопасности от хитрости Аллаха только люди, потерпевшие убыток".
– Что ещё за убыток?
– Разум, конечно. Если Аллах отнял у тебя разум, то его наказания тебе уже нечего бояться.
– Почему?
– Потому что ты уже наказан…
– А что ты можешь обо мне сказать? – решительно вмешивается Калима.
– Что ты родилась мужчиной, и очень страдаешь оттого, что все видят твою женскую оболочку.
Я физически ощущаю растущее в воздухе напряжение. На её лице не дрогнул ни один мускул, только что-то вспыхнуло в омутах её чёрных, мрачных глаз и заколебалось призрачным языком пламени. Она подняла руку, и все замерли.
– Что нас ждёт?
– Смерть.
– Что там, подо льдом? – уточняет Калима.
– Жизнь.
– Расскажи.
– Это не водоросли. Это другое. Как кораллы. Твёрдые. Только сверху вниз.
Цепляются за трещины во льду. Микроскопические поры. Живут за счёт разности температур. Как термопара. Над ними – лёд, а под ними тепло. И свет…
– Почему свет?
– Излишек энергии выделяется в виде света. – Я смеюсь и начинаю раскачиваться в такт колебаниям неверного пламени в её глазах. – Удивительно: наши растения поглощают свет, вырабатывают энергию, а излишек отражают. А подлёдные – впитывают энергию, а её излишек испускают в виде света… забавно. Только это не растения, и он твёрдый…
– Почему излишек?
– Фотосинтез, это когда свет с постоянной энергией попадающего на хлорофилл фотона даёт растениям жизнь. Хемосинтез на
– И что же?
– Флуоресценция. По всему своду – яркие люстры. Смены дня и ночи нет. Есть периоды затемнения, когда наверху – потепление, и полной яркости, когда там – лютая стужа. Господи, как же он велик! И стар…
В голове начинает звенеть колокол, она вдруг разбухает, как воздушный шар. Я всё сильнее раскачиваюсь.
– Кто велик?
Это – главный вопрос, но уже нет сил отвечать.
– Оставьте его!
Кто-то кричит. Кому-то не нравятся размеры моей новой головы. Это даже смешно: огромная тыква вместо головы у лилипута. Зачем этот шум? Это Светлана. Моя женщина.
– Почему ты не поможешь себе, если такой умный? – будто сквозь подушку пробивается ко мне голос Виктора.
– Я не могу, – кажется, я падаю со стула. Теперь моя голова напоминает средней руки аэростат, или дирижабль? От такой боли немудрено ошибиться в размерах. – Это цена. Никто не вправе Истину под себя пользовать…
Руки Светланы, тёплые и добрые, поднимают мою голову, которая тут же послушно съёживается до размеров обычного чайника, и прижимают к себе.
– Тогда я тебе помогу, – голос Калимы преследует меня, не отпускает. – Она любит тебя, но ты слишком тяжёл. С тобой проще множить печаль, чем делить радость…
– Это не ваше дело, – грубо обрывает её моя Света.
И это последнее, что я слышу.
Y
Последовательность подхода судов к точке встречи как нельзя лучше отражала человеческую природу. Первой, разумеется, была подводная лодка.
Нужно обладать воображением пингвина, чтобы назвать берега Антарктиды гостеприимными. Разнообразием жизнь восемнадцати человек за два месяца рейса тоже не отличалась. Выйти на заданную точку, погрузиться на тридцать метров, произвести замер, потом, двигаясь малым ходом в восточном направлении производить замеры каждые десять минут в течение пяти часов. Затем погружение ещё на тридцать метров и воспроизвести замеры, двигаясь обратно, на запад. Снова погружение, уже на глубину девяносто метров, развернуться и повторить замеры, в восточном направлении. Всплыть, определить местоположение, сместиться на два градуса восточнее, выйти на заданное расстояние до береговой линии и всё повторить…
Обычно при описании путешествий используют словосочетание "вид из окна". Так вот, на подводной лодке окон нет. А вот "вид" есть: опостылевшие рожи соседей по кубрику. Хорошо ещё, командир девок голых расклеивать запретил, а то тут каждый второй так и норовит с этими картинками уединиться. Терпите, мужики, раз в две недели сейнер с девчатами приходит, трое суток отдыха, отведём душу. Из благовоний только спёртый воздух герметично закупоренного помещения: сложная смесь масла, керосина, краски, борщового духа камбуза и пота.