Плоды манцинеллы
Шрифт:
— Я пойму, если ты завтра не придешь, — бледно проговорил доктор. — Не буду на тебя злиться. Но запомни, Энди, что никто не должен знать об этом. Никто.
Андрас неуютно поежился.
— А если не уйду? Что будем делать дальше?
— Ждать семнадцатого.
— Так себе перспектива. А ты сам то не думал свалить, док?
— Думал, — кивнул Алан. — Когда-то давно, в начале еще. Но потом как-то привык. Абстрагировался, знаешь. И я хочу знать, получится ли у нее в итоге…
— Получится что?
— Вернуть Себастьяна
«А других она собирается возвращать? Тех, кого убила? И на чье же место? Или проклятый Майер лучше других? Или же Эстер вдруг стала богом, чей указующий перст незыблем? Кто дал ей это право — решать, кому жить, а кому умереть?»
— Ладно, док, — глухо бросил Энди. — Ничего обещать не буду на счет завтра. Я пошел.
Андрас поднялся с кресла, погасил монитор. Он расскажет эту историю Тэйе, обязательно, сегодня же вечером. Энди сделал шаг к двери.
— Ты еще тут? — прозвучал вопрос Алана.
— Да.
— Знаешь, все эти годы меня больше всего тревожит лишь один момент. Причем так порой давит, что сон уходит на несколько дней…
— Говори уже, док.
— Она могла все предотвратить, — Энди стоял в темноте операторской, не включая мониторов, и слушал слова Саммерса. — И даже сейчас может изменить все за один день. Стереть всех лидеров Родства, взять власть в свои руки… Она может все, Энди… Но ей плевать на нас, обычных людей. Плевать на всех. Лишь Майер важен… Лишь Майер должен жить…
Глава 20. Добро есть в каждом
Спальная зала загорелась в лучах утреннего солнца. Свет резанул по глазам. Еще мгновение назад здесь было темно и уютно — тяжелые шторы из плотной ткани надежно скрывали опочивальню от взглядов проклятого мира. Защищали покой женщины. Если бесцельное лежание в темноте, конечно, можно назвать покоем.
— Зачем ты это делаешь? — устало сказала она.
Глупая девка потупила взор. Каждое утро эта дешевая прислуга приходила в спальню, открывала шторы, впускала режущий свет. Она приносила с собой таблетки и роскошный завтрак, который оставался почти нетронутым, ставила поднос на кофейный столик и терпеливо ждала, когда женщина примет лекарства.
— Ты отчеты пишешь, да? — раздраженно бросила Марта. — Наш святейший отец хочет знать, пью ли я эту отраву?.. — ответа не последовало. — Молчишь. Значит, я права.
— Матерь, я…
— Я тебе не мать, девочка.
— Мать Мария, прошу…
— Это не мое имя! — взорвалась женщина. — Сколько можно повторять, ничтожная ты дура?
Она отбросила одеяла, спрыгнула на теплый пол и вцепилась в руки дрожащей служанки. Девушка сжалась, приглушенно вскрикнула.
— Посмотри на меня!
— Матерь, я…
Звонкий шлепок огласил комнату. Рука Марты вспыхнула, а на лице девочки моментально покраснел аккуратный отпечаток ладони.
— Скулишь, как сука, — злобно процедила она. — Посмотри на меня, Лина!
В глазах служанки застыли
— Сколько тебе лет? — она приложила ладонь ко рту служанки и прошептала: — Если снова назовешь меня матерью, я еще раз тебя ударю. Поняла? — девочка медленно кивнула. — Так сколько тебе лет, дитя?
— П… Пятнадцать, — тихо произнесла Лина.
— Пятнадцать… — протянула Марта. — Наш святейший отец делает все, чтобы истязать.
— Я не понимаю, вас, — виновато прошептала девушка.
— И никогда не поймешь. Ты слишком для этого глупа.
Марта выпустила девочку, схватила чашку с таблетками.
— От этой дряни у меня бессонница.
— Они дарят молодость, — робко вставила девушка.
— А я хочу ее, по-твоему? Молодость наивна, девочка. Молодость слепа, — Марта проглотила лекарства, поморщилась и махнула рукой. — Все. Теперь ступай.
Служанка низко поклонилась и неуверенным шагом направилась к двери. А женщина смотрела ей вслед, задаваясь уже надоевшим вопросом: откуда Ромул все знает? Он даже прислугу подбирал с удивительной точностью — каждый год приходила новая девушка, называла Марту матерью, кланялась и улыбалась. И каждая из этих дешевок так сильно походила на Эстер. На ту Эстер, что запомнилась женщине — чистое дитя пятнадцати лет с ясными глазами пронзительно-синего цвета и густыми, светлыми кудрями.
— Откуда этот дьявол все знает? — произнесла Марта.
Лина пришла меньше месяца назад — в начале июля 2053 года, — и уже дважды покидала эту комнату с отпечатком ладони на лице. Девочка выходила из спальни, шла через холл особняка, огибала длинный рояль, что, не издавая ни звука, стоял там уже несколько лет, спускалась по круглой лестнице и убегала в свою коморку. Но в тишине огромного дома Марта слышала ее плач. Шаги и приглушенные всхлипы. Единственная музыка, доступная в этой тюрьме.
Она повернулась к кофейному столику, недовольно скривившись, осмотрела блюда и набрала немного еды для завтрака: две жареные колбаски, взбитое яйцо, воздушную булку с яблочным джемом и прохладный зеленый чай. Марта ела в кровати, как и всегда. Она была бы счастлива и вовсе не покидать эту комнату, запереться здесь и тихо умереть, заморив себя голодом или располосовав темно-синие вены на руках, но… Ей не позволят. Ромул знает обо всем.
Марта Бремер допивала свой чай, когда прозвучал первый аккорд. Рояль ожил. Мелодия, что мощно сотрясала особняк, казалась смутно знакомой, но женщина не различала звуков, не видела мира перед глазами. Вместе с музыкой пришли слезы, ее слезы, такие редкие и такие долгожданные.