Плоды манцинеллы
Шрифт:
Она смотрит в узкое окно и видит облака. С каждой минутой дом все ближе. Каждый вдох дается с трудом, ведь счастье распирает изнутри. Даже темный образ злой женщины, сидящей совсем рядом, не в силах испортить момент. К тому же Марта знает, что та, кого мужчина зовет «Бремер», исчезнет совсем скоро.
Девочка идет по чистому городу и заворожено смотрит на горы. Снежные пики кажутся неприступными, угрожающими и вечными, но ей не страшно. Ведь рядом, трепетно сжимая ладонь Марты, ступает он. Мужчина улыбается, а мысли его наполнены нежностью и добротой.
Лодка легко покачивается на низких
Марта сидит за фортепиано в их лаборатории. Музыка, пение. Каждый раз, когда она играет и поет, мысли мужчины горят таким неистовым счастьем, что ей самой становится дурно. Совсем недавно девочка достигла зрелости, прошла ту черту, за которой остались эмоции детства… Теперь их чувства, ее и мужчины, звучат в унисон.
Она дрожит в руках отца. Умер старик, чьей смерти Марта не хотела. Ей стыдно, ей дико, ей жутко. Девушка плачет, а мужчина заботливо вытирает слезы и шепчет: «Все хорошо, родная. Я тебя люблю. Все хорошо». И она верит ему, верит каждому слову, ведь только он один — Себастьян Майер, — достоин этой веры. Он один на всей планете среди исковерканного человечества чист и честен. Марта целует его. Соленые слезы оседают на губах.
Прошлое мужчины не тревожит их покой. Он больше не вспоминает о матери и не борется с болью внутри, когда слышит заветные слова из старой песни. А Марта развивается, становится сильнее с каждым прожитым месяцем, все больше и больше поражаясь собственной мощи. Она готовится к новому этапу, к новым вершинам, когда лаборатория вздрагивает от взрыва.
Девушка открывает глаза и видит окружающий мир, что все это время был чужд и неважен. Жизнь вне этих стен, не рядом с мужчиной всегда казалось пустой, бессмысленной. Марта изучала людей, ставила на них эксперименты, но в мысли, переживания и заботы обычного народа никогда не лезла.
Она бежит по коридору за Себастьяном и чувствует, как много вокруг боли и страха. Ощущает численное превосходство тех, у кого в пустых головах сияет черная мысль: «Надо найти Майера». Ужас сковывает тело, а паника порабощает разум, когда грязный незнакомец кричит: «Я нашел его!»
Марта теряет над собой контроль…
Она сидит на полу, прижавшись к Бастиану. Ловит угасающий разум. Повреждения мозга слишком сильны, и девушка это знает… Чувствует, как он уходит. Марта никогда не думала, что в этой счастливой жизни может быть настолько больно. Она ловит последнюю мысль. Одно слово. «Совершенство». И срывается на крик. Девушка рыдает, посылая вслед исчезающей мысли…
— Ne me quitte pas, papa… — простонала женщина. — Ne me quitte pas… [2]
Марта лежала на полу. Ее чудовищно
— П… Прости меня, — выдавила она.
Размытый мир не желал обретать четкость. Женщина не могла различить даже изящный узор паркета, спрятанный за влажными бликами в сантиметре от ее глаз, но присутствие Эстер ощутимо давило холодом. Девушка сказала, что теперь Марта себя ненавидит. Правда, как она есть, но… После воспоминаний, что пронеслись в голове женщины насыщенной пленкой реалистичного кино и вспороли нутро чужой болью, ненависть эта обрела иные масштабы. И новые мотивы.
2
Не оставляй меня, папа… Не оставляй меня…
— Простить? — прошептала Эстер. — Серьезно? Ты считаешь, что достойна прощения?
Конечно же, нет. Всю свою жизнь Марта Бремер выжигала чувства. Она превратила себя в безвкусную копию человека с навязчивой жаждой поддельной справедливости, изменилась так, что лишь упреки, сомнения и глупые переживания крутились в мыслях. Женщина прошла тернистый путь, считая самопожертвование высшим благом… Вот только в сердце ее не было места такой добродетели. Тщеславие, зависть, предвзятость — черты, сокрытые внутри Голоса Родства.
Она перевернулась на спину, дрожащими руками протерла глаза. Дышалось тяжело.
— Я калека, — прохрипела женщина. — Да ты и сама это видишь. Ты ведь все про всех знаешь, — собственный голос казался чужим. Слишком тихим, слишком слабым. Взгляд Марты бесцельно блуждал по потолку. Она искала нужный вопрос, а когда он все-таки пришел, мир вновь расплылся жирными разводами. — Скажи… Во мне есть хоть что-нибудь хорошее? Осталось? Было ли вообще?
— Матерь! Матерь! — высоко прокричала девочка. — Матерь, что с вами?! Вы в порядке?!
Лина склонилась над ней. В синеве ярких глаза виделось отражение — сломленная, разбитая женщина взирала на нее издалека, откуда-то сверху. Гораздо выше, чем потолок проклятой тюрьмы. Выше, чем само небо.
— Давайте я помогу вам подняться, матерь, — прошелестела девочка. — Позвать за врачом?
— Ты! Прочь… — прошипела Марта.
Она хотела оттолкнуть девку, схватить за волосы и вколотить лицом в лакированное дерево пола. Хотела добавить к слезам и слюням, что несколько мгновений назад сама оставила на паркете, новые сочные краски. Ничтожная, глупая, мелкая — девочка не заслуживает равенства. Никогда не встанет в один ряд с Мартой и не получит права внешне походить на Совершенство. Лина, как и все дешевые копии до нее — злая насмешка судьбы.
В чистоте синих глаз мелькнуло отражение. Искаженное злобой лицо. Такое близкое, четкое и знакомое. Лицо, что женщина ненавидела пуще жалких подделок Ромула.
— Просто уйди, — ослабев, бросила Марта. — Уйди, прошу тебя…
Девочка замерла статуей. Даже блестящие глаза недвижимо застыли.
— Она тебя боготворит, — сказала Эстер. — Уже боится, но все еще видит в тебе священный идол.
Лина не шевелилась. Из уголка приоткрытого рта побежала тонкая струйка слюны. Марта осторожно толкнула девушку в грудь, та покачнулась и вновь замерла.