Плохая собака. Как одна невоспитанная собака воспитала своего хозяина
Шрифт:
Кларк пришел в штанах цвета хаки и рубашке для регби, взъерошенный и невыспавшийся. Круглые очки без оправы съехали на самый кончик монументального, напоминающего горнолыжный спуск носа. Я подумал, что ему всю ночь не давали уснуть дети.
За трибуной стояла симпатичная, делового вида женщина, которая на протяжении многих лет только тем и занималась, что бросала Общество АА и снова возвращалась. Среди прочего она сказала одну вещь, которая давно крутилась у меня в голове:
— Я никогда не звала на помощь, когда нуждалась в ней. Долгое время я думала, что дело в тактичности и что я не хочу доставлять
Мы сидели в ресторане «Новый мир» на Бродвее в компании двух приятелей из АА. Кэрол — дама из тех, о ком обычно говорят «темная лошадка». Блондинка ближе к сорока, владелица крупного рекламного агентства и бывшая кокаинистка, снискавшая себе славу столь громкую, что швейцар дома на Вест-Энд-авеню прозвал ее Эльвирой — в честь героини Мишель Пфайффер в фильме «Лицо со шрамом». Честно говоря, она меня пугала, являя собой живое воплощение нью-йоркского стиля. Вместе с Дэрилом они составляли удивительный контраст: акула Уолл-стрит и специалист по уголовному праву с тихим голосом, прямой осанкой и седыми, коротко стриженными волосами. В его манерах чувствовалась военная выправка, хотя от Вьетнама он скрывался на юридическом факультете, а от лекторов — в гей-клубах Итаки [14] .
14
Город на юге центральной части штата Нью-Йорк.
По сравнению с прошлым вечером воздух пропитался сыростью и теперь влажно касался нас холодными резиновыми руками. Я изо всех сил старался удерживать мысли здесь, с этими людьми, а не в покинутом лагере или в пустой квартире, где меня дожидалась Хола.
— Хорошее было собрание, — сказал я.
— Я когда-то работал с этой женщиной, — заметил Кларк.
— Которая выступала?
— Десять лет назад она входила в двадцатку ведущих специалистов по слиянию и поглощению компаний. Я еще думал: куда она пропала?
— Теперь ты знаешь.
Пока мы выбирали из представленных в меню отрубей наиболее съедобные на вид, я вспомнил слова Дэрила на одном из собраний: «Когда люди спрашивают меня, что я делаю, чтобы жить, я отвечаю: как можно меньше. Когда они спрашивают, что я должен этому миру, я отвечаю: выжить».
Аминь.
— Слушайте, — сказала Кэрол, совершенно неприлично потягивая шоколадно-молочный коктейль посреди зимы. — Как понять, что наркоман лжет?
— У него двигаются губы, — ответил Дэрил.
Некоторое время я смотрел, как губы Кэрол решительно сжимают соломинку.
— Когда я пьянствовал, то почти не мог есть, — вспомнил я. — Только пил ванильные коктейли. За последний год я сбросил пятнадцать килограммов.
— Ты хотя бы пил молоко, — откликнулся Кларк. — А в меня влезали всего один тост и несколько мармеладок…
Дэрил:
— Хоть что-то твердое. Я год жил исключительно на водке. Все остальное выходило оттуда же, куда
Кэрол:
— Помнится, был месяц, когда я питалась одним кокаином.
Я:
— Ты его ела?
Кэрол:
— Ты же понимаешь, что я имею в виду. Ну, я хотя бы избавилась от лишних калорий…
Я:
— И сколько ты весила?
Кэрол:
— Сорок пять килограммов.
Дэрил:
— О господи…
Кэрол:
— Что, уела?
Кларк:
— Когда я попал в тюремную больницу в четвертый раз из пяти, медсестра сказала: «Сэр, мне очень жаль это сообщать, но у вас сердце, легкие и почки девяностолетнего старика, который подключен к системе жизнеобеспечения». Помнится, я ей тогда ответил: «Приведите мне этого старика, и я немедленно верну ему его имущество!»
Я:
— Шутишь?
Кларк:
— Если бы…
Дэрил:
— Девяносто лет! Нашел, чем гордиться. Однажды я попал в отделение интенсивной терапии на Синайском полуострове. Позже мне сказали, что шансы выжить были пятьдесят на пятьдесят.
Кэрол:
— Это еще что! Как-то раз я попалась на вождении в нетрезвом виде, меня сунули на заднее сиденье полицейской машины и повезли в окружную тюрьму в Литл-Роке. Один из копов позвонил в больницу, быстро на меня посмотрел и сказал: «Она мертва».
Я:
— Ты выдумываешь.
Кэрол:
— Позже я покупала у этого парня наркоту. Тогда-то он мне и рассказал.
Я:
— Значит, ты зомби?
Кэрол (внезапно):
— Бу!
Кларк:
— Когда я в последний раз свалился на дороге и лежал в луже крови и дерьма, они не смогли найти мой паспорт. Так что в приемной госпиталя Беллвью меня записали как Джона Доу. Они еще сказали: «Этот парень точно бомж, можно с ним особо не церемониться».
Дэрил:
— Печально.
Кэрол:
— Однажды я застряла в задней комнате мексиканского мотеля… Те парни сказали, что у них есть метамфетамин, но они соврали, просто чтобы затащить меня туда и трахнуть. Я так напилась, что потеряла сознание и не помню, что случилось дальше. Когда я очнулась, комната была в крови, а я лежала голая. Вот и все.
Дэрил:
— Ты хотя бы была совершеннолетней. А мне едва исполнилось пятнадцать, когда я попал в какой-то дурной порнофильм с участием местного раввина. Он пичкал меня таблетками и коктейлями, я жаловался: «Реббе, мне плохо», а он…
Кэрол:
— Хватит. Кажется, с меня довольно откровений. Пожалуйста.
Дэрил:
— Прости.
Кэрол:
— И ты меня прости.
[Неловкая пауза. Дэрил вставляет две картофельные палочки в ноздри и смеется. Затем умолкает. Тишина.]
Я:
— Кто-нибудь вчера смотрел «Реальных домохозяек»?
Кэрол:
— Это шоу — сплошное надувательство.
Когда алкогольная завеса впервые спадает, мы некоторое время мечтаем, чтобы наша история не была так ужасна. Прошлое становится неподъемным грузом. Но чем дольше мы ходим на собрания, тем сильнее хотим, чтобы наша история была намного, намного ужасней. В перевернутом мире терапии самые драматичные биографии — особенно если в них присутствует смертельная опасность — пользуются наибольшим уважением. Этот странный, но устойчивый феномен получил название «Зависть к несчастью».