Плохие девочки не плачут. Книга 3
Шрифт:
— Все кроме тебя.
Он поднимает меня рывком. Резко отрывает от пола, прижимает к столу, впечатывает в прохладную, деревянную поверхность.
— Нет, я… нет, — запинаюсь.
Кажется, комната дымится. Осторожно — код «красный». Инстинкты обостряются, бьют тревогу, уведомляют об опасности.
— Как там, — закашливаюсь от волнения. — Как там с японцами?
— Скучно, — следует лаконичный ответ.
— А подробнее?
— Не изображай интерес.
— Совсем паршиво выходит? — истерично хихикаю. —
Глава 19.2
Он молчит.
Сильнее стискивает обнаженные плечи. Смотрит сверху вниз. Смотрит так, будто жаждет сожрать. Содрать одежду, завалить на стол и оттрахать. Жестоко, жестко. Дико, неистово, бешено. Чтоб ноги не сдвигались, чтоб ломило мышцы, а низ живота сводила болезненная судорога.
Я тоже молчу.
Не спешу раздирать тишину в клочья. В горле сухо, а на устах застывает нервная усмешка. Кто я на шахматной доске? Всего лишь пешка. Жалкая рабыня у ног сурового господина. Выскочка, возомнившая себя крутой.
Я отвожу взгляд.
Не выдерживаю. Закрываю глаза. Физически ощущаю, как загорается на лбу единственное слово. Лгунья. Крупными, огненными буквами. Я понимаю, нужно признаться. Понимаю умом, но не сердцем.
Нельзя облегчить совесть, зная, что своим признанием отправляешь человека на верную смерть.
Проклятье, просто нереально. Бред. Безумие.
Между нами другой мужчина. Абсолютно чужой, посторонний. Тот, кого презираю, ни в грош не ставлю. Тот, кого давно похоронила и оставила в прошлом. Между нами тень, которая никак не желает исчезнуть.
Мы не враги. Но отныне наша близость под вопросом.
— Сука, — глухо выдыхает фон Вейганд. — Что же ты со мной творишь?
Встрепенувшись, устремляю взгляд в горящую черноту.
Его темные глаза взирают в самую душу. Пронизывают, пронзают насквозь. Срывают покровы, обнажают нутро.
— Люблю, — виновато улыбаюсь.
Он смеется. Долго, жутко. А по моим жилам струится жидкий азот. От этого надрывного хохота стынет кровь. Пульс дает перебой.
Делаю слабую попытку вырваться, разорвать контакт.
Горячие пальцы крепче сминают плоть. До жалобного всхлипа. До синяков. Не позволяют отстраниться даже на миллиметр. Впиваются, не ведая пощады.
Он может убить меня. Стереть в порошок. Буквально. По-настоящему. Без всяких там метафор, без шума и пыли, без пафоса.
Он может. Но не станет. Не станет же?
— Нет, — тихо произносит фон Вейганд, утыкается лбом в мою макушку, делает глубокий шумный вдох. — Никого ты не любишь. Только свое спокойствие. Лживое. Лицемерное. Ханжеское. Готова сдохнуть, лишь бы ни один ублюдок не пострадал.
— Я люблю тебя.
Льну к нему, упираюсь лбом в широкую грудь. Прижимаюсь губами. Плотно, еще плотнее. Ближе, теснее. Ощущаю его пульс в собственном горле.
— Я не хочу, чтобы ты убивал.
Легкий способ бросить курить.
— Я должен исправиться? Встать на путь истинный? — посмеивается. — В том и проблема. Я уже здесь. Другим не буду. Вот моя дорога.
— Ты не… не понимаешь.
Я цепляюсь за ткань его рубашки, будто пытаюсь поймать спасательный круг. Однако пальцы не слушаются. Скользят, соскальзывают.
Я и сама не замечаю, как расстегиваю пуговицы, добираюсь до гладкой, горячей кожи, касаюсь губами. Впитываю.
Я содрогаюсь. От его дрожи.
Господи, боже мой, я просто не верю в то, что это действительно происходит. Он дрожит от моих прикосновений. Когда прижимаюсь к груди, трусь щекой, ловлю пульс. Удар за ударом. Бьет прямо в рот. Мерно пульсирует. Наполняет, сшибает с ног.
Я опираюсь о мощное тело, будто о скалу.
Неукротимый. Несокрушимый. Буйный. Шальной.
Мой. Абсолютно мой.
— Это ты не понимаешь, как далеко я могу зайти, — говорит фон Вейганд. — На что способен.
— Я знаю главное, — шепчу. — Ты не причинишь мне боли.
Он ослабляет хватку. Ладони едва дотрагиваются, опускаются ниже. От локтей к запястьям.
Зверь на цепи. Надолго ли? Слышен лязг зубов. Опасный металлический скрежет. Прутья клетки уже основательно погнуты.
Он рвется на волю, жаждет вкусить свежей плоти.
— Почему бы тебе просто не убраться отсюда? — спрашивает хрипло.
— От греха подальше? — переплетаю наши пальцы. — В том и проблема. Я хочу быть ближе. Ты мой грех. И я хочу совершить тебя тысячу, миллион, миллиард раз. Я хочу войти в Ад легендой.
— А я хочу войти в тебя. Ты мой гребаный Ад. Дьявольское отродье.
Горячие пальцы обводят линию моих бедер. Ниже и ниже, неотвратимо. Цепляют тонкий материал. Небрежно, вроде бы невзначай, а потом резко дергают вверх, стягивают через голову.
Перед глазами все плывет. Не вижу ничего. Задыхаюсь.
— Алекс, — вспыхивает на устах.
Вкус его имени — мой любимый вкус. Я пробую каждую букву. Растягиваю, смакую. Наслаждаюсь процессом. Каждый звук оживает на моем языке.
— Алекс.
Желаю повторять вновь и вновь. Без остановок.
А он затыкает мой рот. Вгрызается жадным поцелуем. Сминает, выбивает приглушенный стон из горла. Усиливает напор, покусывает, вынуждает дернуться и вскрикнуть. После чуть отстраняется, медленно обводит истерзанные губы, заставляет жалобно хныкать и тянуться навстречу. Горячий и твердый язык дразнит, неспешно проникает глубже, легко проскальзывает между разомкнутыми устами. Вдруг резко увеличивает давление, почти насилует, пробуждает волну голодной дрожи.