Плохо быть мной
Шрифт:
— За тебя, дорогой! — она подняла стакан с колой, но так и застыла с ним. Огромные ее глаза стали еще больше. — Посмотри! — с силой толкнула она меня в бок.
В кафе вошел человек ничем не примечательный, и тем не менее ничего другого, кроме как подталкивать друг друга в бок и говорить «посмотри», глядя на него, не хотелось. Стандартный техасец — ковбойская шляпа, клетчатая рубашка, заправленная в джинсы. Разве что сапоги чистые и рубашка выглажена и хорошо на нем сидит. За сорок, но фигура, как у двадцатилетнего — ладная, широкие плечи, узкая талия. И двигался шикарно. Несмотря на примитивность
Мужчина вошел и направился вглубь кафе. Был слышен только стук его каблуков. Подошел к каждой официантке и поздоровался. Руку подавал так, что они пожимали ему только кончики пальцев. Ногти мне показались покрытыми лаком. Он сел за стол в глубине кафе, который моментально сделался центральным. Как стол на сцене, на который направлен свет. Его стол. Он всегда за него садился, в этом не было сомнения.
Прошло, может, минуты три. Сидевшие за соседним столиком толстые девки, зачарованно смотревшие на ковбоя, раздвинули губы и стали идиотски хихикать. Смех сам шел из глубины их больших животов, они не получали от него никакого удовольствия. Я посмотрел на Эстер и развел руками. Она многозначительно посмотрела на меня и произнесла вполголоса:
— Ну, как тебе?
Прозвучало, как если бы пришелец был ее старый знакомый и она давно ждала, чтобы я его увидел, и очень надеялась, что он мне понравится. Своим видом она показывала, что горда, что он произвел на меня впечатление и что наконец она может мне показать, с какими людьми знакома.
Гостя уже успели обслужить, хоть и довольно неожиданным способом. Ему принесли на тарелке половинки белого хлеба, стейк и мелко нарезанный салат. Он сам смастерил себе из этого сэндвич. Султан Брунея приходит в ресторан, его почтительно проводят на кухню, чтобы он собственноручно приготовил себе еду. Высшая форма угощения и услуги. Движения, которыми ковбой сложил сэндвич, были четкие, выверенные, почти идеальные. Так это делают в знаменитом нью-йоркском ресторане. Ты понимаешь, что все, что бы ни сделал этот парень, будет высшего качества, от сооружения бумажных самолетиков или змея до занятия ночь напролет любовью.
Я смотрел на него, как кролик на удава. Да и все остальные тоже. И тут он сделал невероятную вещь: вынул из кармана бритву, открыл часть сандвича, положил ее туда и начал есть. Наши с Эстер глаза стали похожи на пробки из-под шампанского. Парень спокойно ел, пока не справился со всем бутербродом. Тщательно вытер рот салфеткой. Потом высунул язык — на нем лежала бритва, раскушенная надвое. Две ровные половинки. Одну он положил в карман, другую стал использовать в качестве зубочистки.
Не мы одни, все кафе было в полном его распоряжении. Хотелось шагнуть к нему, чтобы напороться на эту самую бритву, торчащую изо рта. Он мог оттяпать мне ею руку — я бы не заметил, только был бы польщен. Что делал такой человек в этой дыре?
Я повернулся к Эстер.
— Ну, как тебе? — теперь уже я спросил вполголоса.
— Здесь совсем не так плохо, правда, милый? — сказала
Мне не понравилось, как он смотрел. Я встал и вышел на улицу. И вдохнул воздух полной грудью. Автобус стоял на прежнем месте, двери были открыты.
Я быстро вошел обратно.
— Бейби, если мы не будем долго задерживаться и свалим отсюда прямо сейчас, то у нас есть небольшой шанс успеть.
Эстер сидела у стойки в вальяжной позе, с видом победительницы.
— Я хочу, чтобы ты сама сказала, что между нами ничего не может быть, — говорил ковбой. — Мне от этого сразу станет легче.
— И что тебе так не терпится, чтоб я тебя отшила?
— Сама посуди, — не торопясь начал ковбой, засовывая в рот сигарету. — В тот момент, когда такая красотка дает шанс на надежду, это переворачивает жизнь. И не обязательно в лучшую сторону.
Эстер подумала.
— Так уж и быть. У тебя нет никаких шансов.
— Слава богу! — ковбой откинулся на спинку стула. Вид у него был и правда довольный. Даже мне подмигнул.
— Я Лени, — протянул он ей руку.
Эстер подала свою руку так, что он пожал только кончики пальцев.
— Я Эстер. Будем дружить.
— Неинтересно! — возмутился Лени. — В любой дружбе между мужчиной и женщиной должен быть элемент тайны.
Эстер снова подумала.
— Хорошо, дам тебе один процент тайны.
Лени откинулся на спинку стула и снова протянул Эстер руку. Они сцепились мизинцами и пристально посмотрели друг на друга. — За один процент, — поднял свой мизинец вверх Лени. Он не торопился отпускать руку Эстер.
— Можно я представлю тебя своим знакомым как новую подругу? — спросил он. — Эй, Моузли! — гаркнул он в угол кафе, где был полумрак. Обглоданный Моузли приковылял по первому зову. Он одобрительно посмотрел на новую пару и улыбнулся. Они правда неплохо смотрелись.
— Это моя новая подруга, Моузли, — сообщил Лени. — Она дала мне один процент!
Взгляд Моузли метнулся к бронзовым ногам Эстер.
— Бейби, — вставил я ноту, неуместную и фальшивую, в этой разыгрывающейся музыкальной партитуре. — Если мы сейчас не отчалим…
— Опять? — сказала Эстер. — Я же тебе объяснила все, что думаю о сволочи за рулем этой колымаги.
— О чем ты, Эстер? — спросил ковбой.
Эстер надула губы.
— О нашем водителе…
Он встал на ноги, галантно произнес: «Одну минутку» — и вышел.
— Вы можете еще сидеть. Не торопитесь, — сказал он, войдя в кафе.
Мы больше не задавали вопросов, а смотрели на него. Эстер — как на старого друга, чьим знакомством она гордится. Я — как на старого друга моей девушки, который по всем статьям превосходит меня.
— О чем будем говорить, Эстер? — сказал друг.
— О Мише, — указала она на меня. — Как ты, бейби? — провела она ладонью по моей щеке. — Тебе не скучно? Мало спал сегодня, милый?
— Мало, — согласился я. — Во сне видел пьяницу из моего московского двора, дядю Сережу. Из его глаз лились слезы. Пьяные слезы алкаша. Я спросил: «Что ты слезишься, как мироточивая икона, плачущая о наших грехах?». Дядя Сережа ответил, что плачет о моих грехах. Грехах, которых я еще не совершал.
— Замечательно! — сказала Эстер с чувством.