Плохо быть мной
Шрифт:
— Мы приедем, — говорит Эстер флибустьеру.
Но он, похоже, не обиделся:
— В Техасе совсем неплохо живется. У меня там небольшая плантация марихуаны на заднем дворе. Пыхаем только мы с женой. Дети ни в какую, как мы их ни уговариваем. Вы, ребята, употребляете вообще? Я пересаживаюсь на следующей остановке. Угощу вас там. У меня как раз осталось немного зелени. Если бы ты только видел наши прерии, сынок! — продолжает он. — Там полным-полно пейотов. Часто выхожу в пустыню и ем их. Зависаю на неделю, провожу время в пустыне один. Наедине с собой, Богом, Вселенной и моими видениями.
— Откуда вы едете? — спросила
— Из Канзаса. Я вообще-то художник. Ездил туда продавать идею для плаката. Запустить это дело, чтобы тысячами штамповали. Я как-то видел в журнале советский плакат «Ты записался в добровольцы?». У меня такой же, только с Христом. Христос указывает на тебя своим перстом. Круто, правда?
— Знаете, — вступила Эстер, — я как раз подумала, какой грех я в жизни совершила. У мамы есть слепой друг. Год назад он приехал ее навестить. Мама в тот день была в отъезде, попросила меня его принять. Я привезла его к нам, поставила ужин на плиту, поддерживаю разговор. И вдруг мне в голову стукнула мысль снять с себя одежду. Интересно, как это — быть голой перед мужчиной, который тебя не видит? Так весь вечер перед ним голой и проходила. На мне были одни туфли на каблуках, чтобы он не подумал, что я хожу босиком. Было в этом что-то такое, — говорит она. — Я полностью отдавала себе отчет в том, что делала. Я тогда ощущала себя… как бы это сказать… Голой. Ужасно стыдно. — Она берет мою руку в свои с таким видом, будто хочет попросить у меня прощения за свой рассказ.
Когда мы вышли из автобуса на остановке, показалось, что солнце открыло свою чудовищную пасть и взяло нас жить внутрь себя. Небо висит так низко — это не небо, а крыша крытого стадиона ярко-серого цвета. Воздух можно увидеть и даже потрогать, как он колышется равномерными раскаленными волнами в метре над землей. Страшную вещь делает солнце с людьми. Изжаривает душу в сухой омлет, который не станет есть самый последний бездомный. Я видел лишь остовы людей, изнемогающих в этом пекле, с напряжением дожидающихся момента, когда автобус увезет их прочь.
У дороги кафе — пластиковые столики с разводами кофе. Уселись.
— Ну как? — спрашивает Эстер.
Я не совсем понимаю, о чем она, но на всякий случай отвечаю, что все о’кей. Сидим в кафе, и нам так жарко, что не разобраться, хотим мы друг друга или это просто солнце.
Кафе обычное, зонтики над столиками, но там почему-то давали спиртное. Я хотел выпить водки, но Эстер сказала, что не хочет, чтобы я пил, и если я возьму водки, она обидится. Я заказал виски.
— О виски мы не договаривались? — спросил я.
Она ответила, что не договаривались, но что все равно я дурак. Себе взяла какой-то коктейль. Неестественно розового цвета, на краях стакана сахар, а на поверхности плавала вишенка. Я попробовал — полная дрянь.
Эстер болтала ногой, пила коктейль. Я тоже сидел, пил виски, делал большой глоток, пауза, следующий, и думал: что было бы, если бы я так делал всегда. Лакал бы стакан за стаканом без перерыва. В тот момент эта мысль казалась привлекательной. Воздух был пропитан сексом, хотя, может быть, это жара, я не уверен.
— Посмотри на того человека, — сказала Эстер.
На асфальте, прислонившись спиной к стене кафе, полулежал мужчина. Несмотря на жару, на нем была куртка черного цвета и сапоги. На голове шерстяная шапка. Еще борода. И запах. Запах был жуткий, его нет-нет и доносило до нашего столика. Эстер
— Извините, — она присела на корточки. — С вами все в порядке?
Он не ответил ничего вразумительного. Что-то промычал. Либо он умирал, либо был смертельно пьян. Скорее всего, и то и другое. Эстер так ничего от него и не добилась. Просто сидела на корточках, а он таращил на нее глаза и мычал. Но вид у него при этом был благодарный.
— Мистер? Эй, мистер? — Эстер взяла его за руку. Мне показалось, она разговаривает с глухим. — Не хотите что-нибудь поесть? Или попить не хотите?
Он посмотрел на нее и отрицательно покачал головой. Я прекрасно его понял — мало чего хотелось по такой жаре. Разве что умереть. Я сказал Эстер: она что, не видит, человеку ничего не хочется, кроме того, чтоб его оставили в покое?
— А воды? — настаивала она. Меня она не слушала. Вообще не обращала внимания. — Ну вот и хорошо! — обрадовалась она, когда тот кивнул головой, соглашаясь.
Я пошел к официанту за стаканом холодной воды. Официант спросил для кого, потому что если для джентльмена, с которым разговаривает та девушка, то нельзя: он ничего не заказывал в заведении. Я сказал, что для себя, потом пошел со стаканом в руке к стоянке, свернул, наклонился и дал ему воду. И сразу обернулся — и увидел, что официант со злобой смотрит на меня. Да и всем наблюдающим за этой сценой не нравилось то, что они видели.
Особенную неприязнь это вызвало у бритого налысо парня. Я его давно заметил. Крепкий паренек лет двадцати. У него проблемы с алкоголем — такая у него была опухшая физиономия. А может, просто недавно подрался — не знаю. Он все время смотрел на нас, пока мы разговаривали с бомжом. На лице отвращение. Бритая голова и шрам на лице. Эстер помогала бездомному держать стакан, пока тот пил, а парень смотрел на нас и бесился от всего, что видит. Она сказала мне, чтобы я подошел к нему и объяснил, что это не развлекательное шоу и что бесплатных билетов на фильм «Техасская резня бензопилой» здесь не раздают. Но я сказал, что это лишнее: пока он к нам сам не подвалил и не начал задираться, нечего первым идти на конфликт.
Бездомный к тому времени немного пришел в себя. Сказал, что пусть Господь нас хранит, а он сейчас пойдет в тень. Поковылял в тень, а мы с Эстер пошли за столик допивать наши дринки. Бритый по-прежнему околачивался рядом, но нам было пофигу. Солнце било так, будто земля не седьмая по счету от него планета, а по крайней мере вторая. Бритый поболтался еще какое-то время, потом пошел к стоянке и облокотился на ограду. Позади него были поля, которые простирались до самого горизонта. Солнце светило на него так, что был виден только силуэт. Можно было представить себе, что этот парень фермер и поля за его спиной принадлежат ему.
— Ох, господи! — выдохнула Эстер.
— Сил нет, как жарко, — промямлил я.
У меня кончился виски, но я уже раскаивался, что вообще его заказал. Меня слегка развезло.
— Может, пойдем в туалет? — предложил я. — Там прохладнее.
Эстер посмотрела в сторону парня у ограды и медленно произнесла:
— Коз-з-зел. Козла за десять миль видно, правда, бейби?
Я подумал: видно, что он местный, техасец, у которого в распоряжении слишком много времени. Он все не уходил, злобно наблюдал за нами — за Эстер еще больше, чем за мной.